КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН

— Мы встретились в пятидесятые годы. Он реставрировал плафон Эренштраля в Рыцарском замке. Какая была работа! Потом был государственный заказ — привести в порядок коллекцию в замке Стрёмхольм. Многие полотна были в жутком состоянии. Потрескался грунт, красочный слой деформирован… в начале прошлого века реставраторы явно схалтурили. Ваш отец сотворил чудо. Восстановил утраченные детали. Изобрёл совершенно новую технику ретуши. Мы не хотели упустить такой талант и предложили ему работу в музее. Он отказался. Сказал, что будет помогать — но только как фрилансер. Он работал для нас чуть не до конца семидесятых, хотя жил в Фалькенберге.

— А нашу мать вы когда-нибудь видели?

— Нет… — Хольмстрём посмотрел на него странным взглядом. — Виктор был довольно скрытен. Личную жизнь он на работу не брал — оставлял дома.

— Они встретились на выставке в Стокгольме. Во всяком случае, отец так говорил. Она была из очень состоятельной семьи.

— Я слышал о ней, но наши пути никогда не пересекались.

Рядом один из гостей что-то писал в книге соболезнований. Иоаким скосил глаза. «Скоро увидимся, Виктор». Он позавидовал такой невинной вере в жизнь после смерти.

— Смерть никогда не упускает случая прийти неожиданно. — сказал музейный интендант. — Даже если думаешь, что ты к ней подготовился, она всё равно приходит неожиданно. В прошлом году умерла моя жена. Мы прожили сорок шесть лет. У неё была хроническая почечная недостаточность с восемьдесят третьего года. Последние десять лет она умирала… поистине марафонская смерть, если вы понимаете, что я хочу сказать. Казалось бы, я должен был привыкнуть к этой мысли — та, кого я люблю и кто мне так близок, в один прекрасный день меня покинет. И постоянное напоминание — отвратительное жужжание диализной установки дважды в неделю… Но конца всё равно не ждёшь. Словно натыкаешься на невидимую стену… и… какая это боль!

— Отцу исполнилось бы восемьдесят четыре, — сказал Иоаким. — В этом возрасте люди либо умирают, либо впадают в детство. А он до самого конца был настолько бодр, что я думал, он будет жить вечно. Когда вы его видели в последний раз?

— Двадцать лет назад. На каком то официальном ужине, не помню, по какому поводу. Я очень благодарен, что вы поместили извещение в центральных газетах, а то бы у меня не было возможности попрощаться с Виктором. Непревзойдённый профессионал.

— Я всё время спрашиваю себя… — сказал Иоаким. — Странно, но раньше я об этом не думал: почему он переехал в Фалькенберг? Он появился в Стокгольме сразу после войны, сделал себе имя, нашёл жильё, источник доходов. Он даже умудрился найти друзей, а вы понимаете, как это трудно в маленькой северной стране, где люди стараются держаться друг от друга на расстоянии — в благой вере, что это наилучший способ общения с согражданами. В Стокгольме он главным образом и работал, во всяком случае зарабатывал… И вдруг в шестидесятые годы всё бросает… всё, что с таким трудом построил. И переезжает сюда, в Фалькенберг.

— Может быть, у него здесь были друзья?

— Мне об этом ничего неизвестно. Я надеялся, что вы или кто-то другой даст мне ответ на этот вопрос. Его самого я спросить не успел…

Интендант музея поправил слуховой аппарат, сидевший у него за ухом, как таинственное насекомое из научно-фантастического фильма.

— Мы с Виктором встречались на профессиональной почве, — дипломатично сказал он. — В личном плане… разве что ужинали вместе пару раз… иногда играли партию в шахматы. Но я слышал, у него в Стокгольме были какие-то проблемы.

— Это что-то новое. Какие проблемы?

— Он старался помочь какой-то художнице выбраться из сложной жизненной ситуации. Кажется, он считал, что для неё будет лучше, если он уйдёт с арены.

Это был день сплошных новостей. Загадочный церемониал похорон. Вопросы требуют ответа. Тайное становится явным. Тени появляются и исчезают… но далеко не все. Одна загадка рождает другую, они упакованы друг в друга, как китайские коробочки. Ему следовало бы давным-давно распаковать эти коробочки и поставить их все в ряд перед Виктором, пока тот был ещё жив. Почему из всех городов он выбрал Фалькенберг, что за отношения были у него с Эллой, почему он когда-то решил эмигрировать именно в Швецию и что это были за проблемы с какой-то неизвестной художницей? Что имел в виду Хольмстрём?

— Виктор никогда не говорил ни о каких проблемах или трудностях, — вслух сказал он. — И я просто не могу представить, чтобы человек отцовского благородства мог нажить себе врагов.

— Честно говоря, я тоже. К тому же всё это было так давно! Похоже, он принял решение переехать сюда совершенно спокойно.

— А вы тоже коллекционер?

— Да. Но, конечно, не такой, как ваш отец.

— А вы когда-нибудь видели его коллекцию?

— Как ни странно, нет. Он почему-то не любил о ней распространяться. Всё держал в секрете… или скромничал, тут можно по-разному посмотреть. Но коллекция, судя по всему, бесценная. Масса редкостей… и шведские мастера, и зарубежные. Причём в самых разных манерах, как я слышал.

— А каким он был экспертом? Я имею в виду установление подлинности работы?