Купальская ночь

Ее выщипанные бровки выразительно приподнялись. Настя закивала головой, еще раз с сожалением посмотрела на жемчужины и отдала их продавщице. Купила она те, что посоветовала белокурая, и вместе с Катей они вернулись на солнцепек.

Сухой до треска воздух дрожал от волн жара, идущих от стен домов и тротуаров. Редкие петунии, понатыканные в клумбу, склонили граммофончики цветков прямо до растрескавшейся земли. Поселок как будто вымер – ни одного человека на улице.

– Что за девушка это была, в магазине? – поинтересовалась Катя. – Светленькая.

– Это ж Женька Астапенко, дочка директора маслозавода. Та еще фря… На почте работает. И ее подружка, Надька. Всегда вместе, прямо «мы с Тамарой ходим парой». А Женька ко всему еще и богатая. За шмотками в город ездит. Да и вообще… Она с Костей Венедиктовым гуляет, знаешь, такой, высокий, который странный немного… Сохнет по нему страшно! Она ему и в армию писала! Правда, это не мешало ей с Матвеем целоваться на цигельне[1], я их видала… Ну а как Костян с армии вернулся, она на нем повисла и все. Теперь у них любовь.

И вот уже вечер.

– Что наденешь? – между делом поинтересовалась мать, когда Катя вернулась с реки, умытая, пахнущая мылом. Та мотнула головой:

– Шорты. И рубашку, ту, с коротким рукавом.

Алена бесшумно вышла из кухни и тут же снова вернулась, неся в руках что-то белое.

– На-ка примерь, – протянула она сложенную ткань и тряхнула ею, раскрывая перед дочкой. Это оказался белый батистовый сарафан. Тончайшая ткань, не прозрачная, но просвечивающая. Широкая двухслойная юбка чуть ниже колена, спадающая складками. И вышивка ришелье на груди.

– Ой, мамочка… – Катя несмело взяла протянутый наряд. – Какая красота. Так вот что ты вчера весь вечер перешивала?

Алена вместо ответа раскрыла старый платяной шкаф, и Катя отразилась в зеркале на внутренней стороне дверцы. Она тотчас стянула с себя одежду и примерила сарафан. Он пришелся как раз впору. Катя замерла, оглядывая его – и себя – с восхищением. Закружилась, и юбка взлетела и завертелась вокруг ног широким куполом. Резко остановившись, Катя бросилась Алене на шею:

– Спасибо-преспасибо!

Алена довольно улыбнулась.

– Ну вот, а ты говоришь «шорты». У меня не ребенок, а сорванец!

После ужина Катю стали охватывать сомнения. Это Алена может преспокойно носить такие наряды хоть в огород, а она… Она сорванец. Что делать с волосами? А что с ногами? Катя с отчаянием оглядела шершавые пятки, грязь под ногтями и царапину на коленке, позавчера щедро смазанную зеленкой. Нагретая вода в тазу и кусок мыла не решили проблему. Еще десять минут девушка терла пятки попеременно содой и песком, потом пыталась отбелить кожу лимонной кислотой – и устроила в тазу химический гейзер, но лишь немного улучшила ситуацию. Обреченно вздохнула – и бросила это гиблое дело.

Пока она суетилась, Алена умиротворенно гладила сарафан и свое синее платье в мелкий горошек, вытащив утюг и гладильную доску на улицу. Еще несколько минут – и вот уже ее глаза были аккуратно подведены, в уши вдеты серьги с цирконами, а шею обвила изящная серебряная цепочка. И она из прекрасной дачницы превратилась в прекрасную горожанку. Как-то сразу вспомнилось, что в мире есть метро, большие проспекты, большие магазины и спешащие люди, которые не смотрят друг на друга. А Катя была похожа на ту же самую Катю, правда, с расчесанными волосами.

Алена одобрительно оглядела ее и достала из шкафа коробку с босоножками на каблучке. Белыми.

– Наденешь? – предложила она. Катя мелко закивала головой, не веря своему счастью. Эти босоножки она частенько примеряла, пока мамы не было дома. И думала, что Алена об этом не догадывается. Катя быстро застегнула ремешки и оказалась выше матери на полголовы.