Василий Андреич ничего не отвечал и на слова ее, которые были ему, очевидно, неприятны, сердито нахмурился и плюнул.
— С деньгами поедешь, — продолжала тем же жалобным голосом жена. — Да и погода не поднялась бы. Право, ей-богу.
— Что ж я, иль дороги не знаю, что мне беспременно провожатого нужно? — проговорил Василий Андреич с тем неестественным напряжением губ, с которым он обыкновенно говорил с продавцами и покупателями, с особенною отчетливостью выговаривая каждый слог.
— Ну, право, взял бы, богом тебя прошу! — повторяла жена, перекутывая платок на другую сторону.
— Вот как банный лист пристала… Ну, куда я его возьму?
— Что ж, Василий Андреич, я готов, — весело сказал Никита. — Только лошадям корма бы без меня дали, — прибавил он, обращаясь к хозяйке.
— Я посмотрю, Никитушка, Семену велю, — сказала хозяйка.
— Так что ж, ехать, что ли, Василий Андреич? — сказал Никита, ожидая.
— Да уж видно уважить старуху. Только коли ехать, поди одень дипломат какой потеплее, — выговорил Василий Андреич, опять улыбаясь и подмигивая глазом на прорванный под мышками и в спине и в подоле бахромой разорванный, засаленный и свалявшийся, всего видавший полушубок Никиты.
— Эй, душа милая, выдь, подержи лошадь! — крикнул Никита во двор кухаркину мужу.
— Я сам, я сам! — запищал мальчик, вынимая зазябшие красные ручонки из карманов и хватаясь ими за холодные ременные вожжи.
— Только не больно охорашивай дипломат-то свой, поживей! — крикнул Василий Андреич, зубоскаля на Никиту.
— Одним пыхом, батюшка Василий Андреич, — проговорил Никита и, быстро мелькая носками внутрь своими старыми, подшитыми войлочными подметками валенками, побежал во двор и в рабочую избу.
— Ну-ка, Аринушка, халат давай мой с печи — с хозяином ехать! — проговорил Никита, вбегая в избу и снимая кушак с гвоздя.