Купе № 6

Ей было пятнадцать, когда поезд приблизился ранним утром к спальным районам Москвы. Она смотрела из окна, как солнце тихо поднимается из-за горизонта и плывет над красными флагами, превращая тени от бесконечных колонн многоэтажек в длинные сюрреалистические полосы. Они жили тогда на Комсомольской площади, в гостинице «Ленинградская»: она, отец и старший брат. Внутреннее убранство гостиничного вестибюля было ошеломляющим. Она никогда, даже на картинках, не видела такой красивой гостиницы. Из окна на двадцать шестом этаже открывался невероятный вид на весь город. Они были на полном обеспечении, а это означало, что три раза в день они питались в великолепном обеденном зале. Она ненавидела черную икру, но с удовольствием слушала мягкое постукивание счет, доносившееся со стороны кассы. Они гуляли по Ленинскому проспекту и наблюдали за женщинами-дворниками, метущими улицы, — таких в Финляндии не было. Вечером они проехали на такси до Ленинских гор, где она впервые увидела свою будущую альма-матер, подсвеченное в ночи новое тридцатичетырехэтажное здание Московского университета. Освещенное прожекторами монументальное сооружение и горящая звезда на шпиле главного здания, казалось, пришли из сказок «Тысячи и одной ночи». На следующий день отец показал ей и брату все то, чему он сам удивлялся в шестьдесят четвертом году, впервые попав в Советский Союз. Они посетили построенный в духе функционализма Мавзолей Ленина на Красной площади и полюбовались на стены Кремля. Они проехали на троллейбусе до площади Восстания, чтобы посмотреть на сталинский высотный жилой дом, а потом до Смоленской площади, где долго рассматривали двадцатисемиэтажное здание Министерства иностранных дел СССР. Отец объяснил, что это архитектурная смесь Кремля и американских небоскребов. После они посетили Новодевичье кладбище и посмотрели на могилы Гоголя, Маяковского, Чехова.

На третий день отец отвез ее и брата на ВДНХ в павильон «Космос». Это было святилище космического культа Советского Союза: модели космических станций и спутников в натуральную величину, всевозможные приборы и конечно же главное достояние — спускаемая капсула «Востока», перед которой стояла невероятная, выдержанная в советском стиле корзина цветов. В капсулу нельзя было попасть, но фотографировать разрешалось. Тогда ей казалось, что этот павильон — лучшее, что она видела за всю свою жизнь. Она написала в своем дневнике, что готова переехать в Москву, чтобы жить в этом городе, сразу же, как только ей исполнится восемнадцать лет.

В тот вечер они ужинали в узбекском ресторане. Оркестр играл славянские мелодии, и некоторые танцевали. Около полуночи брат стал в подпитии рядиться с каким-то туристом из Западной Германии, кто-то вызвал милицию, и обоих драчунов увезли в отделение. На следующий день гид отправилась вызволять брата, которого выпустили за взятку в пятьдесят долларов. Еще до закрытия ресторана отец нашел себе красивую грузинскую проститутку, пропал с ней на всю ночь и приобрел у нее в качестве сувенира гепатит В. Девушка осталась в ресторане одна. Толстая официантка вызвала ей такси. Она проклинала всю свою семью, в том числе и мать, которая бросила их несколькими годами раньше и уехала работать на рыбный завод в Северную Норвегию. Возвратившись утром в гостиницу, отец сказал, что грузинка пахла молоком и была неистовой, словно дьявол. Москва стала похожей на «громящий кулак» из стихотворения Маяковского. Этот образ преследовал девушку всю жизнь.

Огромное солнце проглотило черные тучи, и на границе парка появилась зеленая, крутобокая, изрядно побитая, коренастая «победа».

— Скорее, детка! Иди сюда! Забудь про эти жалкие ржавые «копейки», посмотри лучше, какая у меня красавица! — прокричал мужчина из открытого окна.

В тепле пахнущего бензином салона заиндевевшие волосы девушки быстро оттаяли, но в ногах сквозил холод. Стопы покалывало. Она сняла ботинки и стала разминать замерзшие пальцы. На заднем сиденье пахло горелой кожей и старым железом.

Мужчина нажал на газ, и «победа» нырнула в заледеневший переулок. Пожелтевшие от солнца деревья в парке с недоумением смотрели вслед удаляющейся машине.

Они скользили на безумной скорости по замерзшему городу, мимо постов ГАИ и вооруженных людей, прочь из города, к сиянию и чистоте природы. Позади оставался рвущий на части городской шум, покрытые сажей многоэтажные дома и уходящие прямо в космос дымящие трубы. По обеим сторонам дороги стояли заснеженные ряды молодых белоствольных берез, в кронах которых темнели многочисленные гнезда грачей. На южной стороне спрятанных за трехметровыми сугробами домов виднелись водоразборные колонки и закутанные в толстые шерстяные платки женщины. Колонки сменились колодцами с журавлями, срубы которых были покрыты толстым слоем льда. «Победа» летела по слякотной, извилистой, разбитой дороге так лихо, насколько это было возможно на дряхлой машине.