Купе № 6

За окном высоко над стеной леса скользил орел с тушей новорожденного лосенка в когтях. Неожиданно дверь купе распахнулась сама по себе. В коридоре у самого пола гудели маленькие желтые лампы, дающие мерцающий свет, так что проход был похож на взлетную полосу аэродрома. Девушка вышла в коридор. Там стояла молодая пара, вместе с которой путешествовали маленькая, словно ребенок, сухонькая, морщинистая старушка и девочка с косичками. Девочка сжимала под мышкой коричневого медвежонка, а в руках держала клоуна в остроконечной шляпе и с вытянутым лицом обкуренного шизофреника. Над стыдливой лесной оголенностью медленно проплыло фиолетовое солнце и тут же спряталось за хвойным лесом, заваленным снегом. В глухих зарослях спали в своих дуплах маленькие птички, ворочались в холодных норах зайцы в белых шубах, мирно посапывали в берлогах медведи.

Раиса совершала обход купе, за ней семенила молодая проводница Сонечка в чересчур просторном форменном пиджаке. Девушка попыталась поговорить с Сонечкой, но та застенчиво отвернулась и исчезла вслед за Раисой в первом купе. Это была частная территория проводников — служебное купе, из которого день и ночь поднимался клубами густой пар огромного яростно кипящего самовара. В самовар помещалось десять ведер воды.

Бледное притихшее солнце висело на горизонте. Сумрачный лес поднимался, тихо покачиваясь, к расшитому серыми облаками шаткому небу. Как только мужчина вышел в коридор, девушка вернулась в купе и, убаюканная стуком колес, заснула.

Когда она проснулась, мужчина смотрел на нее с очень обиженным выражением на лице. Девушка улыбнулась ему, размышляя, есть ли всему этому хоть какое-то логическое объяснение. Она покинула Москву, потому что ей казалось, что именно сейчас самое время воплотить их с Митькой общую мечту о путешествии на поезде через всю Сибирь до самой Монголии. Впрочем, путешествовала она одна, но тому была объективная причина.

Мужчина достал из сумки заигранную колоду карт и стал раскладывать пасьянс.

— У грузинки, — сказал он, — ляжки, как у жирафа, и она умеет так подать себя нашему брату, что уже не помнишь, что сам купил ее. Армянок история сделала покорными лесбиянками и хорошими подругами, которые никогда не наказывают своих детей. Татарская женщина любит только татарина, чеченка — это смесь детородной машины и торговки наркотиками, дагестанка — маленькая, тощая, некрасивая и пахнет камфарой. Глупая, но гордая украинка зудит на своем ужасном суржике и вечно плетет какие-то интриги, так что уши русского мужика просто вянут от всего этого. И тогда появляются прибалтийки. Все — ни два ни полтора. Никакой тайны. Чересчур практичные. Ходят с поджатыми губами и никогда не смотрят по сторонам.

Мужчина барабанил пальцами по столу. Девушка демонстративно закашлялась, но мужчина не обратил на это никакого внимания.

— Я никогда не имел ни одну русскую бабу, которая была бы хоть на мгновение довольна. А уж на моем-то шесте побывала не одна тысяча бабенок всех мастей и расцветок.

Мужчина протянул к девушке свои ручищи с длинными пальцами и плоскими чистыми ногтями. Ужасные руки. Выражение лица у него какое-то время оставалось равнодушным, но потом стало враждебным.

— Вот что такие, как вы, делаете в этом поезде? Дыркой своей торгуете?

Девушка смутилась, испуганно взвизгнула, выхватила из-под кровати сапог, запустила им в мужчину и выбежала в коридор. Каблук сапога угодил ему прямо в висок. В коридоре девушка долго старалась успокоиться, прежде чем пошла просить Раису о смене купе.

Раиса, склонив голову, выслушала объяснения.

— Посмотрим, — сказала она протяжно, и девушка протянула ей двадцатипятирублевую купюру.

Похоже, Раисе сумма показалась недостаточной.

— Правила запрещают пассажирам менять купе. Я могу посодействовать, но это очень сложно.

Девушка сунула в руку Раисы еще одну купюру того же достоинства — дать больше она не мота.

Раиса взглянула на деньги с презрением.

— Нарушить правила — большой риск. Я могу потерять работу, а то и попасть в тюрьму по вашей вине. Однако я думаю, дело можно уладить, если...

Девушка не дослушала до конца и в слезах бросилась обратно в коридор. Ей предстояло признать поражение и самое позднее ночью вернуться обратно к мужчине.

Поезд летел сквозь клубящиеся снегом просторы, под взбитым зимними облаками небом. Жизнерадостный лес позади раскинувшихся полей выбросил в небо стаю воробьев. Девушка понемногу успокоилась, следя за черной и строгой тенью поезда на ярком снегу.

Она думала об Ирине, которая, должно быть, сидела в курилке своего химического института, расположенного за одним из павильонов ВДНХ, дымила сигаретой и готовилась к следующей лекции. Она думала о Захаре, который видел ее насквозь, и о добром Митьке. В коридоре появился маленький котенок и с тоской посмотрел на нее. Она взяла котенка на руки и стала гладить его взъерошенную шубку. Митька сказал в психушке, что социализм убивает тело, а капитализм — душу, но в данных условиях социализм опасен как для тела, так и для души.