— Как показывает теория и практика, дневная атака эсминцев, и тем более миноносцев на военный корабли не может быть успешна, если цель сохранили орудия и ход, — как будто отрицая только что виденное медленно проговорил он ни к кому конкретно не обращаясь, — исключение однако составляют те случаи, когда команды кораблей сознательно идут на смерть, с самого начала атаки не заботясь о своем выживании. Что мы с вами товарищи только что имели честь наблюдать в исполнении японцев уже второй раз за сегодня… Когда несколько командиров кораблей сразу могут решить атаковать настолько не заботясь о своем выживании.
Но для каждого народа может найтись цепь событий, к такой атаке ведущей. В случае с британцами — командиры миноносцев пойдут в такую атаку чтобы поддержать репутацию лучшего флота в мире. Японцы — из-за долга перед императором, немцы — из-за боевого товарищества, а мы русские… А хрен его знает почему, но мы тоже пойдем. А больше пока пожалуй никто на такое и не способен…
На мостике все больше оседающего в воду крейсера Беляев был озабочен спасением команды. К быстро опускающемуся в воду правому борту подошли два поврежденных в быстротечной схватке с японскими коллегами русских эсминца. За ними дымил еще один. Остальные еще вели бой, их поддерживали беглым огнем комендоры "Громобоя" и "Витязя", уже вновь легших на курс вслед за удаляющимся японским флотом.
"Так, вроде бы последние команды отданы, паники нет, слава Богу. Спасжилеты на всех. Плоты на воде. Ну, вот и все, пожалуй… Как же так, по-глупому, вышло-то? — Беляев размышлял о превратностях судьбы, — Потопить первоклассный броненосец и через каких-то неполных полчаса так непростительно подставиться под торпеды этих москитов… Да еще днем, имея полную свободу маневра. Все-таки это несправедливо… Так не хотелось упускать хвост Того и вставать к миноносцам кормой. И вот… Да, за ошибки всегда приходится платить".
Командир "Памяти Корейца" был уверен, что его замыслу никто помешать не сможет. Он прекрасно понимал, что из пяти с половиной сотен членов экипажа на момент утопления крейсера в живых останется человек триста — четыреста. Понятно, что кто-то не успеет или не сможет вовремя подняться на верхнюю палубу, кого-то уже на ней достанет осколок снаряда, ведь японцы так и не перестали обстреливать его корабль, но это не меняло главного. Снять всех на три маленьких эсминца да еще и за столь короткий промежуток времени — шансов почти нет. И многих неизбежно засосет водоворотом. Кого-то пояса вытянут живым, а кто-то повстречается в этой крутящей пучине с обломками, всплывающими с крейсера. Как хрупок все-таки человек…
Значит ему, как командиру корабля, который ОБЯЗАН покидать корабль последним, уходить с него тоже нельзя. Иначе он не сможет потом смотреть в глаза другим офицерам флота. Примерно это он и сказал поднявшемуся на мостик Франку, который в своей извечной манере не выпуская папиросу изо рта сначала пошутил, "что его не оставляет чувство, что все это с ним уже было". Ответ Беляева был лконичен:
— Не пора ли и вам направляться к "Быстрому"? Из машинных и котельных ушли, кстати, все?
— Живые — все.
— Славно. Ступайте же… С Богом.
— Вы уверенны, что это правильно? — невинно поинтересовался у командира Франк, прислонившись как и Беляев к броне рубки и держась за поручни мостика — из-за нарастающего крена стоять на ногах было все труднее.
— Знаете, Валерий Александрович, — отозвался Беляев, для которого вторая за год гибель вверенного ему корабля, снова сопровождающаяся потерями в команде, очевидно стала слишком большим потрясением, — прекратите мне эту волынку тянуть! Я приказываю Вам покинуть корабль. Это ко всем относится, господа, — обратился он к паре мичманов все еще остающихся на мостике…
На палубе разорвался очередной шестидюймовый снаряд с "Хатсусе", своими осколками проредивший толпу спасающихся матросов и заставивший пригнуться на мостике четверку офицеров. Подняв головы мичмана увидели стоящего над бесчувственным телом Беляева Франка, который сжимал в руке полуметровый обломок поручня мостика. Вырванный железными пальцами богатыря кусок дерева весил не менее трех килограмов. Конец импровизированной дубинки был испачкан чем-то красным, подозрительно совпадавшим по цвету с пятном, которое быстро набухало на тыльной стороне фуражки лежащего ничком командира "Корейца". Франк, под оторопелыми взглядами молодых офицеров обеспокоенно склонился к лежащему командиру.
— Я не переборщил часом? Рука то у меня тяжелая, да и нервы сейчас ни к черту, — проворчал он проверяя пульс у командира и убедившись в том что тот дышит, повернулся к мичманам, — Так, господа — товарищи офицеры… Если кто-то из вас, хоть когда, хоть кому кроме своих внуков расскажет, что это НЕ прилетевший от взрыва обломок контузил командира… Пусть прыгает за борт прямо сейчас, ясно? Могу даже колосник к ногам привязать, по дружбе, чтоб не мучать. А то второй раз я действительно могу чуть-чуть и переборщить с силой удара…