— Нет, Степан Осипович, ради того, чтобы четверть века проходивший по всем океанам крейсер не пошел на металлолом так ни разу и не выстрелив по врагу. Мы шли с Балтики вокруг света, на кое-как отремонтированном корабле не для того, чтобы охранять рейд Порт-Артура, пока остальные корабли будут за нас воевать. Неужели наш служака-"Мономах" такая совсем уж дрянная обуза, что его совершенно некуда применить в генеральном сражении?
— Господи, ну до чего же упрямы Вы, Владимир Александрович… Хорошо, Бог с вами, если вам настолько приспичило идти со всеми — пожалуйте. Будете командовать конвоем. Если кто из японцев к вам прорвется — вы обязаны его остановить любой ценой. Другого с вашим парадным ходом в четырнадцать узлов, а пятнадцать для ваших машин поле перехода с Балтики это мечта несбыточная, я не нахожу. Защита купцам и правда не помешает…
Тогда Попов решил что ему "бросили кость чтоб отвязался". Сейчас, рассматривая в бинокль форштевни трех лучших бронепалубных крейсеров японского флота, неумолимо накатывающихся его куцый отряд, он на секунду даже пожалел о своей настойчивости. Но секундная слабость прошла, пришла злость на самого себя, привычно вызванная воспоминаниями о самой своей "спокойной" должности за время службы — заведующим Кронштадтской школой писарей. Туда его задвинули за "слишком быстро выплаваный ценз", и за слишком острый язык. Вырваться из чиновничьей рутины удалось только потому, что среди капитанов первого ранга было не слишком много желающих вести в бой давно устаревшее корыто. Может и правда лучше умереть сейчас в бою, на мостике знакомого еще в бытность старшим офицером "Мономаха", чем медленно догнивать в бумажном болоте?
Кроме него в охране конвоя находилась и бывшая царская яхта "Штандарт", теперь вспомогательный крейсер. В Артуре ее еще довооружили, так что сейчас корабль располагал аж восемью 120-мм скорострелками Канэ и двенадцатью трехдюймовками. Грядущий бой был первым для ее команды. Но не для нового командира, которым стал пришедший недавно в Артур на дестроере "Восходящий" кавторанг Колчак, прославившийся утоплением одной из "Сим". Но даже с самыми боевыми командирами шансы одного старого крейсера, неплохо вооруженного, но безбронного парохода и трех 240-тонных миноносцев в бою против тройки первоклассных современных бронепалубных крейсеров, поддержанных к тому же отрядом больших дестроеров были скорее гипотетическими. Тем более, что им необходимо было не просто отбиваться самим, а прикрыть от атаки противника пять транспортов. Разворачиваться "все вдруг" и "бежать" с этим девятиузловым обозом? Нарушив при этом приказ Макарова? Да еще навстречу маячащей за кормой неизвестной паре кораблей? Этот вариант не проходил. Хотя бы потому, что перепуганные купцы неизбежно сломают строй и собьются в кучу…
Попов приказал транспортам дать максимальный ход и идти не меняя курса, эсминцам подтянуться в тень неподбойного правого борта "Штандарта" и "Мономаха". Причем более быстроходный "Штандарт" без приказа уже вылез под нос "старшего брата". В два часа пополудни крейсера контр-адмирала Дева открыли огонь, сразу после чего русские корабли начали движение попеременным зигзагом, что давало им возможность иметь транспорта у себя за спиной, не отрываясь от них. Конечно, это мешало собственной пристрелке, но также сбивало пристрелку и японцам. На вражеских кораблях видели и прячущиеся за корпусами больших кораблей приземистые силуэты русских минных судов, поэтому сразу сокращать дистанцию не спешили.
Флагманский "Кассаги", не удержался от соблазна сразу покончить с почти безбронным, если не считать боевой рубки, вспомогательным крейсером. На мостике "Штандарта" Колчак, наблюдающей за японцами из рубки, прикрытой листами 75-миллиметровой броневой стали, злорадно процедил, — "купились, голубчики". Он как мог, на треть, ослабил огонь японцев по единственной полноценной боевой единице их отряда. По "Мономаху" стреляли только "Читосе" и "Иосино". За первые десять минут боя крейсер-яхта получил семь попаданий пятидюймовых снарядов, один из которых прошел сквозь легкий борт без взрыва. Носовая трудъба была наполовину смята взрывом, кормовые орудия повреждены осколками, а на верхней палубе разгорались два очага пожаров. Еще один восьмидюймовый разрыв у борта продырявил румпельное отделение, и теперь корабль реагировал на перекладывания руля с солидным запозданием. Впрочем, по сравнению с "Мономахом", и это было пока курортом.