Купец пришел! Повествование о разорившемся дворянине и разбогатевших купцах

Посидев на оттоманке, Пятищев расстегнул теплый охотничий пиджак, бывший на нем, и стал прислушиваться к своему сердцу, держа руку на левой стороне груди, потом стал считать биение пульса под подбородком, не сосчитал и тотчас же начал принимать какие-то капли, наливая их на сахар, считал, но сбился и принялся сосать сахар. Руки его тряслись.

– Старческое сердце, слабое сердце, усталое сердце, старайтесь не волноваться, говорит мне доктор, а тут этакая передряга! – пробормотали тихо его губы. – Господи, спаси и помилуй!

Он взглянул на образ и набожно перекрестился.

– Как тут не волноваться! – повторил он, подсаживаясь к письменному столу, взял карандаш и начал вертеть его в руке. – Жгучий вопрос, насущный вопрос, вопрос о существовании… – продолжал он бормотать вслух.

Капли несколько успокоили его. Через минуту он написал на лежащей перед ним бумаге: «Как и куда выехать?» Фразу эту он подчеркнул и подправил вопросительный знак, сделав его жирным. Немного погодя он написал внизу слова: «В губернский город. В посад. За границу».

В голове его мелькало: «Мне положительно удобнее всего уехать за границу. Капитан получает пенсию и может где угодно поселиться. Лидию пошлю опять к тетке. Тетка ею не тяготится. Остается княжна… Ах, уж мне эта княжна! Во всем, везде она мне запятая!»

Пятищев опять тяжело вздохнул, придвинул к себе красивый ореховый ящичек с табаком и гильзами, набил себе папиросу и закурил.

«Впрочем, ведь я писал сестре Кате, чтобы она схлопотала княжне комнатку в Петербурге, в обществе дешевых квартир. Княжна тоже получает пенсию… Пенсия ничтожна, но, я думаю, ей как-нибудь хватит. Комната стоит пустяки… А там прилично… Я был там лет пять тому назад… Навещал эту… Как ее?.. Старушку Кукляеву. Спокойно, чисто… Живут все больше дворянки, вдовы чиновников. Мещанок этих… самых простых, кажется, совсем нет, – рассуждал он. – Удивляюсь только, что Катя ничего об этом мне до сих пор не написала. Княжна была тогда почти согласна ехать в Петербург и там поселиться. Теперь скоро ей получать пенсию. На выезд-то хватит, и на комнату хватит. Что там платят за комнату? Кажется, семь-восемь рублей в месяц. Сегодня надо ей сказать об этом решительно. Только так и возможно ей устроиться. Я что же? Если я выеду отсюда, куда бы я ни выехал, я не могу жить с ней, не могу давать ей помещения. Откуда я возьму? Мне впору только до себя. Я и сам не знаю, как я буду существовать».

Пятищев в волнении поднялся из-за стола и заходил по кабинету. Кабинет был большой, с прибавкой мелких цветных стекол в окнах, с дубовой мебелью, обитой зеленым сафьяном, местами протертым и прорванным. Письменный стол был большой, с хорошей бронзовой чернильницей. По стенам стояли дубовые резные шкафы с книгами, оттоманка, крытая ковром, на мольберте помещался задрапированный шелковой красной материей портрет его жены, умершей в молодых годах, очень красивой женщины в бальном платье с декольте и с бриллиантами на груди и на шее.

Спустя минуту Пятищев воскликнул вслух, почти в радостном тоне:

– А пока сестра Катя княжне все это устроит в Петербурге, княжна может жить с капитаном. Он боготворит ее. Наймут они квартирку в посаде… Там дешево… Можно за два гроша… Возьмут к себе нашу Марфу в прислуги. У него и у нее пенсия… Им за глаза… Безбедно могут жить, если по одежке протягивать ножки. Да, надо, надо… Но какой счастливый выход! – бормотал он торжествующе. – Как это мне раньше в голову не пришло! Скажу им сегодня за ужином. Надо уговорить княжну… И как это хорошо будет. А то княжна меня стесняет теперь до невозможности!

Он сделал вторую папироску, лег на оттоманку и уж с облегченным сердцем стал курить.

«А я за границу… в Италию, в какой-нибудь глухой городок, где за пять лир можно пансион взять у какой-нибудь старушки-итальянки. Там и кончу дни свои… – рассуждал он. – Вопрос только за деньгами… Шутка сказать, за деньгами! Но все-таки не надо отчаиваться… Надо подумать, надо изыскать источник, где их найти. Занять – у всех занято… Больше негде занять…»

Пятищев поднялся, сел на оттоманке и обвел глазами свой кабинет.

– Обстановку кабинета разве попробовать продать тому же Лифанову? Кабинет мой, я выговорил себе его обстановку при продаже Лифанову мебели. Но на что мне тогда обстановка, если я уеду за границу навсегда? Да если бы и не навсегда? Мебель – только бремя. Надо просить куда-нибудь поставить, а то и платить за ее помещение. Продам. Не Лифанову, так другому продам. За кабинет дадут… хорошо дадут… Наконец, библиотека… Книги стоят денег. Трудно их здесь продать, но надо постараться. В губернском городе продать… Да и кровать мою можно продать. Она хорошая, бронзовая… Тюфяк… Шубу можно продать. На что мне шуба, если я буду жить в Италии, в благодатном климате!

Он даже повеселел при этой мысли.