Купи меня (СИ)

Я никогда не плакала. С того самого дня, когда слезы не помогли и не спасли, я больше не проронила ни слезинки. Зато теперь во время шторма, который рождается под пальцами Гранта, снова и снова, я не могу остановить бегущие из глаз слезы.

Он ударяет пальцами, сильно, страстно, с чувством. Так сильно, что я вздрагиваю.

А потом оборачивается.

Музыка осекается. Повисает в воздухе последняя оборванная нота.

Я не успела отвернуться или вытереть лицо.

Грант поднимается из-за рояля, его плавной походке сейчас, наверное, завидует даже Чарльз. Не в силах смотреть на него, закрываю глаза, ощущая, как по щекам снова бегут слезы.

Прикосновение его пальца к моей щеке пугает даже сильнее.

Будто он пытается заставить и мое тело тоже петь. Играть, как рояль. Но если инструмент еще можно настроить, то меня — уже вряд ли.

Правда, Гранту удалось заставить мое тело петь. Впервые. А еще плакать.

Я же говорила, что рядом с ним контроль сдает по полной.

Его пальцы ложатся мне на подбородок. От этого простого прикосновения становится так больно в груди, так страшно от того, что может быть дальше, что я слизываю с губ соленые слезы раньше или первой. Не знаю. Может, он и не собирался меня целовать.

Вместо этого он крепко прижимает меня к себе.

Мы впервые стоим так близко друг к другу, и лицом к лицу. Но я по-прежнему не открываю глаз, словно, это поможет сделать вид, что ничего будто бы и не было.

Глава 30

Пятый день завершается так быстро, что я и глазом моргнуть не успеваю. Первым делом мы, конечно, кормим Чарльза, который, как следует, нагулял аппетит, и едим сами — правда, приличной еды в холодильнике все меньше. Мы сами доедаем бананы и сливочное мороженое из морозилки, а вечером Грант приносит от охраны банку томатного супа.

Суп мы разливаем по красивым тарелкам и черпаем ложкой холодным. Это самый вкусный томатный суп из жестяной банки, который я когда-либо ела. Особенно на кухне миллионера.

На самом деле, Грант ходил к охране, чтобы попросить их завтра все-таки съездить в город за продуктами, но в итоге ограбил их самих.

Между рассказами о музыке Грант успокаивает меня, что мой страх беспочвенен. Огонь далеко. Мы можем остаться, но кроме виски и вина в доме больше ничего нет.

После того, как мы разделываемся с добытой банкой супа, мы перемещаемся на диван в гостиной. Глянцевую черную жаровню Грант использует вместо столика, на который ставит бокал с вином. Даже от неработающего огня я все равно держусь, как можно дальше, и свой бокал ставлю на пол.

Весь день говорит только Грант, а я слушаю, потому что это самый интересный разговор на моей памяти.

Он рассказывает мне о своем деле, которое стало для него смыслом жизни. И о котором я раньше никогда не слышала. Каждую минуту у меня возникает столько вопросов, что я сразу понимаю, почему Лана после прочтения короткой статьи в интернете ни в чем так и не разобралась.

— Ты музыкант? — спросила я первое, что пришло на ум, когда Грант отпустил меня.

Требовалось что-нибудь сказать, чтобы разрушить эту густую тишину, которая тянула нас друг другу словно магнитом. Конечно, глупо спрашивать человека, который только что встал из-за рояля, на котором играл, музыкант ли он, но Грант держал рояль в чехле все это время. И этот вопрос мучил меня с самого начала, когда Лана рассказала мне о его бизнесе.

— На самом деле, нет, — с кривой улыбкой ответил Грант. — Играл когда-то в школьном оркестре, потом в одной из мальчишечьих групп. Знаешь, когда парни знают три ноты из семи, но гитару берут, потому что девочкам это нравится? У таких парней еще, как правило, длинные засаленные волосы, которыми они трясут, пока пальцами елозят по грифу, думая, что все девчонки теперь его? Вот я таким же был.

Я не могла представить его таким. Хотя это тоже глупо. Ведь до меня он прожил свои тридцать лет, а после — проживет еще больше. Я — всего лишь семь дней в его жизни, а скольких людей мы забываем на следующий же день после знакомства?

— Но ты ведь играешь! Я слышала! И как играешь! Ты не можешь не быть при этом музыкантом. Кто же ты тогда?

Грант поддевает чехол от рояля, сброшенный на пол, держит его в руках, а после оставляет на полу бесформенной кучей.

Рояль остается стоять открытым, как признание собственного «я». Первый скелет из многих вдруг вытряхнут и продемонстрирован, но я стойко держу язык за зубами, ведь никто не просил доставать и моих скелетов тоже.

— Не знаю, кто я… — вздыхает Грант. — Владелец кота, бизнеса и мужчина. Музыкантом я никогда не был. Хотел… Но так и не стал.

— Но твой бизнес...

Грант позволяет себе лукавую улыбку, и я моментально осекаюсь.

— Наводила обо мне справки, Жаклин? Хотела узнать больше?

— Не я, Лана. Я знаю только то, что твой бизнес связан с музыкой. Больше ничего, — поспешно добавляю я.

И о твоей невесте ничего не знаю.

Он не назвал себя счастливым женихом, когда перебирал самоидентификации. Это хорошо или плохо? Для его невесты, наверное, не очень.