Купите книгу, она смешная

— Лишь бы ночь была безлунная, — успел вымолвить Джим, как Джеббс уже быстренько нарвал четыре бумажки, надписал две из них, свернул, перемешал, сказал, что будет тянуть первый, и вытянул, одну с буквочкой «Е», а вторую с — «Э».

Да… Не везет так не везет, подумалось мне, вертя вместе с Джимом в руках пустые бумажки. Джеббс поспешил готовить себе на ночь тройное брачное ложе, а наши одеяла предложил нам постелить на другом конце пустыни, ну или хотя бы, за линией траншей, опоясывающей весь наш небольшой лагерь. Переселяться мы отказались напрочь, и сказали, что раз не будем участвовать в ночной оргии, то посмотреть, ну или, в крайнем случае, послушать, если ночь все-таки будет лунная, имеем полное право.

Дамы прибыли вовремя, фляга тоже не опоздала.

— Ух, какие симпатичные! – изрекла Эльза, которую многие, даже жившие долго и одиноко в пустыне, все равно назвали бы безобразной. Вторая, Елен, была не в пример симпатичнее подруги, я бы даже сказал, что было в ней что-то ангельское, она была более сдержанна на слова и поступки и поэтому целомудренно промолчала.

— Надоели мне эти обезьяны! – продолжала первая. – Целый день им талдычишь про любовь к ближнему своему, они кивают дружно, а потом ночью прирежут своего соседа и едят его до утра, а нам затем потроха на суп несут… Брррр!

— Да, с мясом здесь туговато… — это, наконец, подал голос мой белокурый ангел.

Тут я вспомнил, как сладострастно на нас с Джимми смотрели двое местных на прошлой неделе. Мы еще подумали, что гомосексуализм докатился и до этих мест, Джим смеялся, а мне стало тогда тошно. Сейчас мне снова стало тошно, но уже по-настоящему. Меня спас Джеббс, который крикнул, что стол готов. Когда мы зашли за ряды ящиков, пространство, огороженное ими, можно было вполне считать за комнату, мне стало понятно, что готово, скорее всего, ложе на троих, а мы с Джиммом даже на первой части вечера будем выступать статистами. Такого мы терпеть уже не могли и немного перетряхнули приготовленную для трио «Zavodnoy DJebbs vs Monashki» постель, скрутили одеяла и уселись на них верхом поближе к ящику с кучей открытых консервов. Сестры тоже приняли самое живое участие в разделе постельных принадлежностей и присоединились к нам и все принялись уплетать все те деликатесы «черного дня», которые мы достали из самых тайных ящиков. Джеббс ел за троих, видать копил килокалории для решающей битвы, а как дошло дело до консервированных персиков, то он пробубнил с набитым ртом, что может на спор съесть все оставшиеся пять банок. Никто, конечно, не дал осуществить ему столь гнусный план и персики были распределены более менее справедливо, но при слове «спор», я тут же вспомнил о Дяде…

Глава третья

«Не каждый дядя достоин отдельной главы, да еще и с эпиграфом…»

Итак, при слове «спор», я тут же вспомнил о Дяде. Надо признаться, что я вспоминаю его не только после этого слова, но и после некоторых других слов, а иногда и просто так, но сегодня он мне вспомнился именно после этого. Я могу вам немного рассказать о нем. Хотя я могу рассказать и много – там хватит на целую книгу и не одну, но, я думаю, что и небольшого знакомства с моим дядей будет для вас вполне достаточно, он умеет достаточно быстро утомлять, даже в пересказанном виде. Я буду называть его Дядя, да именно «Дядя» и непременно с большой буквы. Хотя он действительно приходится мне родным дядей, и я прекрасно знаю, как его имя, но не буду поминать его всуе, а буду просто уважительно называть его Дядя…

Так вот, мой Дядя любил шутить. Нет, не в привычных проявлениях этого слова, принятых в нашей местности, такими как дружный хохот над героями туповатых комедий, падающих в лужу или подсыпании не смертельной дозы стрихнина в суп соседу, когда вы у него в гостях. Нет, мой Дядя умел шутить по-настоящему! Он был творец! Колкости, приколы и остроты сыпались из него на окружающих как пряники из рога изобилия. Он умел шутить над всем и всеми, не останавливаясь ни на миг. Не то чтобы Дядя пытался все высмеять, нет – он просто не мог воспринимать мир серьезно, как воспринимаем его мы с вами. Он говорил: «В жизни вообще практически не бывает серьезных вещей: над чем горюешь сегодня, завтра уже будешь воспринимать спокойно, а послезавтра рассказывать как анекдот. Так отчего же не смеяться сразу?»

Дядя ко всему относился с иронией. Иногда легкой и слегка заметной, иногда с нарочно грубой желчью, но и эта желчь была сама по себе смешной, не только в качестве критики по отношению к кому-либо, а просто, сама по себе, эдакая выставочная желчь в банке.