Купленная. Игра вслепую (СИ)

— О какой жертвенности может говорить избалованный своей не менее инфантильной мамочкой тридцатилетний переросток, который за всю свою сознательную жизнь никогда не сталкивался ни с данным понятием, ни с реальными проблемами ничем невосполнимых утрат? Я понимаю, ломать кости для тебя не впервой. В какой-то степени тебя это даже заводит. Хоть что-то под толстой шкуркой малолетнего задрота начинает бурлить и просыпаться, отдаленно напоминая наркотический приход от столь редких для тебя эмоциональных встрясок. Не строй иллюзий, Кир, на свой счет. Поскольку я прекрасно понимал, КАК ты отреагируешь на полученные тобой (причем вполне заслуженные) тяжелые побои. Если ты так и не понял, объясню более доходчиво. Я был вынужден к этому прибегнуть только для того, чтобы вывести тебя временно из физического строя. По-другому тебя как-то угомонить/утихомирить было бы крайне проблематично. Либо пришлось бы тебя в прямом смысле приковывать наручниками к креслу, либо обкалывать сильнодействующим успокоительным. И то сильно сомневаюсь, что все это смогло бы тебя как-то удержать, тем более в ближайшем будущем.

— Что ты собираешься делать с Алиной? — еще немного и меня даже мое нынешнее состояние мало чем удержит.

Мысль вызвать по внутренней связи палаты дежурную медсестру была мною отринута практически сразу же. Если отец приехал сюда с личной охраной и успел переговорить со всем местным персоналом, боюсь любая попытка найти хоть какое-то подобие спасительной лазейки закончится до смешного банальным провалом в ту же секунду и прямо на месте.

Но осознавать, что я ни черта не способен сейчас сделать, даже хоть немного сменить позу на этой треклятой койке, чтобы при этом моментально не вспотеть и не заработать приступа тошнотворного головокружения, было куда убийственней истинных ко мне мотивов Глеба Стрельникова. А думать в этот момент о Стрекозе… Бл*дь…

Что?.. ЧТО, ВАШУ МАТЬ, я должен сказать и сделать, чтобы этот упрямый осел наконец-то меня услышал?

— То, чего тебе вроде как по умолчанию знать не положено. Надеюсь, с ней, как с тобой, каких-то особых проблем возникнуть не должно. Она куда более сообразительная девочка и не может не понимать, какое у нее положение во всей этой истории. Чего не скажешь о тебе. Кстати, она тебе успела рассказать, как приезжала на мой вызов на Котельникова сразу после твоего отлета в Норвегию?

Похоже, истинный смысл слов отца не сразу дошел до аналитического центра моего критического мышления в той форме и подаче, на которые он попытался меня так ловко подловить. Но-таки, да. У него это получилось. По мозгам вскоре долбануло таким мощным залпом оглушающего адреналина, что я по началу не сразу понял, почему вдруг так резко перестал видеть, слышать и особенно соображать. И почему в моей голове столько горячего воздуха, угрожающего вот-вот рвануть вскипевшим паром или кровью и снести, как минимум, половину черепушки. Глаза, походу, мне уже выело. Часть чувств тоже, кроме тупо ноющей пустоты с паническим удушьем. Будто только что вкатали прямо в сердце с поллитра чистейшего ледокаина и теперь эта вакуумная хрень расползалась по всем мышцам и нервным узлам не сколько замораживая, а буквально пропитывая насквозь своим парализующим ядом за считанные секунды до летального исхода.

Почему я не подох именно в тот момент? ПОЧЕМУ?

Тогда бы мне не пришлось проходить через предстоящие круги ада. Снова и снова… цепляясь за свою жалкую жизнь только из-за свойственного таким сказочным долбоебам, как я, упрямства.

— Ты врешь, — конечно, я ему ни разу не поверил, хоть и прохрипел свое утверждение на судорожном выдохе. Хоть меня и трясло, удерживая на честном слове между едва живой реальностью и бьющимся в конвульсивной агонии сознанием. — Жалкая попытка меня достать столь примитивным фокусом.

— Ну почему же жалкая? Да и с какой стати мне врать о таком?

— С той самой, что ты приехал за ней сюда только сейчас. Иначе бы не выпустил ее или… сделал с ней что-нибудь еще тогда, — не скажу, что хоть какое-то облегчение с легким просветлением коснулось моего сознания, тела и чувств. Но тот факт, что я продолжал говорить достаточно связные и вполне логичные фразы указывал именно на последнее. Все-таки я сумел пережить и этот гребаный удар.

— А то, что я мог ее тогда отпустить чисто из "сострадания", этого тебе сложно принять в свою гениальную голову?

— Из сострадания? Серьезно? — сдержать истеричный смех оказалось не менее сложной задачей, чем унять лихорадящий под кожей панический тремор. — Дай угадаю. Ты нанял тех бравых молодчиков, чтобы и меня они избили из чистого сострадания? И что же ты еще успел сделать или намереваешься сделать из своего так называемого "СОСТРАДАНИЯ"?

А вот здесь мне пришлось неслабо так напрячься. Стрельников-старший редко когда отводил без видимых на то причин свой цепкий взгляд и этот раз едва ли стал каким-то особым исключением из правил. Чем меня и поддело. Вернее, сжало гулко бьющееся сердце ледяной дланью рефлекторного страха.