— Как ты мог?.. Господи… Как ты вообще додумался до такого? — она с трудом узнала собственный голос, но все же узнала, поскольку прилагала немалые усилия, чтобы не сорваться в крик и свести предательскую в нем дрожь до минимума.
Хотя контролировать себя в такие моменты еще сложнее, чем сдерживаться от дикого желания отступить назад или вовсе постыдно сбежать отсюда сверкая пятками. Но в этот раз собственные страхи на ответную реакцию великого Инквизитора казались какими-то детскими глупостями. Она не имела сейчас на них никакого морального права, ибо на кону стояла жизнь единственного сына. А кто, как не мать обязана защищать самое дорогое и бесценное для любой матери?
— Ты совсем спятил или чувство абсолютной власти со вседозволенностью лишили тебя самых последних остатков здравого разума и человечности? Поднять руку на собственного сына. Едва не сделать из него наркомана и калеку… Господи… До чего ты еще готов и собираешься дойти?.. А, главное, РАДИ ЧЕГО?
Да и она сама, если так подумать, хороша. На что она рассчитывала, когда шла сюда? Не слишком ли поздно бить в колокола, когда город уже давным-давно спалили? Спасать уже, по сути, нечего. Причем окружающим им руинам, страшно вспомнить, сколько уже лет или даже десятилетий. Они и жили на этом кладбище скорее по инерции, вспоминая о его существовании только в такие вот моменты. О давно умершем между ними, о том, что не подлежит ни восстановлению, ни обновлению. Боже правый, даже сама природа обходила их стороной, так и не затянув по прошествии столького времени старые раны анестезирующим забвением, как это делает с реальными мертвыми городами, покрывая разрушенные стены и безлюдные улицы буйной растительностью и дикими цветами.
— Ты действительно думаешь, что я буду тебе что-то отвечать или как-то оправдываться перед ТОБОЙ за все, что делаю и собираюсь делать? А не много ли ты о себе возомнила, женщина?
Наверное, самое страшное ни в содержании его слов и ни в жестоком к ней отношении. Казалось, он и заговорил с ней абсолютно невозмутимым тоном только потому, что в коем-то веке соизволил к ней снизойти, то ли от скуки ради, то ли не пойми из-за чего еще. Но вот его обращенный на нее взгляд, выражение лица и вечная мерзлота в навечно заблокированных от нее глазах говорили, как всегда, о куда большем. О том, что он давно от нее закрыт, давно возвел между ними неприступную стену, и ему совершенно наплевать, что она чувствует и всегда чувствовала по этому поводу. Она была для него за все прошедшие двадцать лет, есть и будет только чужой. Никем. Пустым местом. Той, кто всего лишь носит звание матери его единственного сына и не более того.
— Не смей говорить со мной в подобном тоне. Я этого не заслужила, чтобы ты там не думал себе по этому поводу и какие не рисовал в своем больном воображении извращенные фантазии. Даже они на фоне всех твоих чудовищных деяний банально меркнут и выглядят смехотворными глупостями. И если ты думаешь, что тебе за каждый твой безбожный поступок ничем не прилетит и каким-то чудом минует стороной заслуженная ответка, и не надейся. Потому что, если ты не остановишься, клянусь богом. Весь вылитый тобою в прошлом, как и в будущем, праведный гнев вернется тебе с троицей. Я об этом позабочусь, уж будь уверен.
— Серьезно? Оказывается, у тебя где-то и уже давно припрятана на меня кощеева смерть с целым бункером разоблачающего компромата. Как мило и романтично. Я чуть было не уверовал и даже самую малость почти испугался. Надо отметить, твои сценические данные столько лет пропадали зазря, что невольно начинаешь об этом искренне сожалеть. Мир потерял в тебе никем непризнанную актрису.
— Я, так понимаю, тебе понравилось получать по своей физиономии заслуженные затрещины, поскольку ты не можешь не опуститься до излюбленных тобой оскорблений, как и не воспользоваться любым удобным случаем, чтобы в очередной раз смешать меня с грязью.
Поэтому она и ненавидела все их встречи, стараясь избегать подобных столкновений при иных ситуациях, включая всю их повседневную жизнь. Особенно если рядом не было кого-то, перед кем у Глеба не хватит духа заводить свою излюбленную шарманку. Но сегодня было то самое исключение из правил, где она была готова не только все это сносить и терпеть. Сегодня она намеревалась ступить на эту тропу войны по собственному на то наитию, не отступая с поставленной цели ни на полушаг, ни на треть, ни на четверть. Слишком многое находилось теперь на кону. И если она не вмешается прямо сейчас, кто знает, какими еще жертвами закончится весь этот кошмар для них всех.
— А на что ты вообще рассчитывала, когда сюда шла? Неужели и вправду решила, что твое веское слово способно что-то изменить, а то и вовсе как-то на меня подействовать или исправить доведенную стараниями твоего сыночка нынешнюю ситуацию?