Купленная. Игра вслепую (СИ)

— Если честно, то так на вскидку уже и не вспомню. Но то, что ты первая и единственная, кого я начал так называть — это уже факт. А других… — он отрицательно качнул головой, с такой убедительной уверенностью, которой просто невозможно не поверить. — Скорей что-то из темы "кисок" или "милочек" и то по большему счету в разнобой. Как говорится, чем первым стрельнет в голову из извращенного подсознания. А вот Стрекоза…

Он снова провел пальцами от моей шеи, по плечу и всей длине руки, вызывая уже такую знакомую волну захватывающих дух мурашек, от которых невольно хотелось сладко задрожать и еще плотнее прижаться к своему исключительному мужчине.

— Стрекоза у меня только одна. И других уже с таким "именем" больше никогда не будет… — никогда и никто еще до этого не делал мне таких сексуальных признаний, от которых шла кругом голова, а по коже и под сердцем разливалось обжигающей истомой сумасшедше сладкого экстаза. Особенно, когда наши пальцы переплелись, тихонечко подрагивая от столь волнительных касаний и ощущений. И когда взгляд Кира прошелся по моему лицу восхитительной лаской от неоспоримого собственника и одержимо страстного ревнивца.

— А почему твой отец и твой дядя называли вместе твою мать Стрекозой?

— Без понятия, — он выдохнул свой ответ на порывистом смешке и даже повел плечом. — Знаю только, что ее все так называли в детстве в их общем дворе, где они жили когда-то по соседству еще, наверное, с ясельной группы детского сада. Потом попали в один класс, отучившись от звонка до звонка до самого выпускного. А уже школу покинули немного переоформившейся троицей. Мать начала встречаться с моим отцом, но от дружбы с дядей Валерой не отказывалась никогда, вплоть до его гибели. Говорят, она первая, кто получил посылку с его сердцем… остальным разослали другие части… Так что панихида проходила с закрытым гробом. Бабушку тогда жутко подкосило. А ведь она была в свое время первоклассным хирургом, насмотрелась за свою богатую практику на многое…

— Господи… какой кошмар… — горло перехватило нежданной асфиксией, а к глазам резко подступили слезы, как и потянуло вдруг со страшной силой прижаться к Киру в поисках спасительной защиты от столь жуткой реакции на его историю. Даже сердце выдало аритмичным перебором на слишком бурное воображение и вполне обоснованные страхи. А думать, что такое может случится с любым из нас и в особенности с Кириллом…

Не удивительно, что мне захотелось вцепиться в него со всей дури и больше никогда-никогда не отпускать.

— Ты же вроде говорил… что это сделал твой отец… Мол, ему приписывают это убийство, пусть он и разделался потом с предполагаемыми заказчиками…

Я все-таки прижалась щекой к его груди у плеча, слегка задрожав и лишь немного успокоившись, когда его вторая ладонь накрыла мой затылок, а его пальцы зарылись в спутанные локоны почти полностью распавшейся прически, неспеша массируя-поглаживая покрывшийся мурашками скальп.

— Мне тогда было пять или шесть лет. Я мало что запомнил с того времени. Но именно после смерти дяди Валеры в нашей семье все и изменилось. Кажется, мать до его похорон увозили в клинику, а может и в психушку, но то что ее не было тогда рядом, как и бабушки, это врезалось в память крепко. Был только отец и кто-то из сестер моей матери. Я все время спрашивал, где мама, а мне только отвечали, что она ненадолго уехала куда-то отдыхать. То ли в санаторий, то ли не пойми куда еще. И еще не понимал, зачем зеркала и телевизор завесили черными простынями. Тетя Света (младшая сестра мамы), помню, выгадывала для меня несколько часиков, чтобы я мог в тайне от всех посмотреть мультики по видеомагнитофону. Хотя атмосфера в доме стояла ужасная. Наверное, ничего подобного я больше потом не видел и не испытывал ни на каких других похоронах. А ведь я и половины не понимал, что тогда происходило. Но само это… гнетущее состояние… Отчуждение отца и его изменившийся взгляд… Помню пару раз, когда он меня напугал им до смерти, но, скорее неосознанно. Потом успокаивал, наверное, где-то с полчаса. Только его отчуждение с тех пор так с ним и осталось. Может оно и не было столь ярко выраженным, как по началу, но протянулось непрерывной нитью по всей моей жизни, вплоть до сих дней. И, похоже, все еще тянется. Естественно, мне никто, даже сейчас, не рассказывал всех подробностей про убийство моего дяди. Но, видимо, с тех пор я потерял не только родного дядю, но и собственного отца. Дети, хоть и многого не понимают, зато много чего чувствуют. А когда подрастают и начинают еще что-то соображать…

— А твоя мать? Она же вернулась?