Купленная невеста

— Да вѣдь сказалъ, что увезу, ну, и увезу, — отвѣтилъ Черемисовъ. — Ты меня отъ смерти спасъ… Лучше чѣмъ отъ смерти, — отъ позора. Какъ проигралъ я тогда въ Варшавѣ и всѣ мои деньги, и казенныхъ сорокъ тысячъ, такъ мнѣ никто не хотѣлъ помочь, одинъ ты протянулъ руку, и зная то меня въ ту пору очень мало. Я этого никогда не забуду, Скосыревъ, никогда! Не будь тебя, лежалъ бы я гдѣ нибудь въ лѣсу, зарытый, какъ собака, самоубійца, казнокрадъ.

— Э, что объ этихъ пустякахъ говорить! — перебилъ Скосыревъ. — Это сдѣлалъ бы любой изъ товарищей, будь у него деньги. Это не услуга, ты вотъ мнѣ окажешь услугу. Тебѣ не страшно?

Черемисовъ откинулся на спину кресла.

— Мнѣ страшно? Что-жь я, трусъ, что ли, по твоему? Коровайцева я, что ли, твоего испугаюсь?

— Да не Коровайцева, милый, а вѣдь это уголовщина.

— Э, пустяки! Увезу, представлю предъ твои очи ясныя и уѣду въ полкъ. Вѣдь тебѣ нужно, чтобъ не подумали на тебя, чтобы у тебя не нашли, да не отняли, ну, и не подумаютъ. Поищутъ у меня, не найдутъ, а съ господиномъ Коровайцевым я хоть сто разъ и рубиться, и стрѣляться буду, это я съ удовольствіемъ.

Скосыревъ обнялъ Черемисова, и оба они, въ ирисутствіи Скворчика, выработали планъ похищенія Катерины Андреевны. Черемисовъ долженъ былъ пріѣхать къ Коровайцеву на незнакомыхъ «каурыхъ» лошадяхъ Скосырева, занять хозяина разговорами, а въ это время Скворчикъ, съ обритою бородой, въ костюмѣ гусара, какъ бы деньщикъ Черемисова, вломится въ домъ съ товарищами и схватитъ Катерину Андреевну, а слѣдомъ за нимъ бросится и Черемисовъ къ готовымъ тройкамъ.

На этомъ порѣшили пріятели и не откладывали въ долгій ящикъ: завтра же Черемисовъ долженъ былъ увезти Катерину Андреевну.

V

Очень довольный рѣшеніемъ увести Коровайцеву, Павелъ Борисовичъ приказалъ подать вина, выпилъ и развесилился. Пріятели собрались было поѣхать къ цыганамъ въ славныя тогда Грузины, но въ это время пріѣхало еще нѣсколько пріятелей Павла Борисовича, и попойка продолжалась дома, поѣздку отложили.

Проходя по комнатамъ, Павелъ Борисовичъ замѣтилъ въ залѣ Шушерииа, который обыкновенно являлся къ нему по вечерамъ съ докладомъ, но сегодня не рѣшался войти, зная, что у барина гости.

— А, это ты, старый грѣховодникъ! — проговорилъ Павелъ Борисовичъ, замѣтивъ управителя. — Ты что же это, каналья, не исполняешь моего приказа, а?

— Какого, батюшка сударь, приказа? — Храни меня Господи, чтобы я вашего приказа не иснолнялъ! Денно и нощно только о семъ и думаю.

— Ну, ты у меня не разводи тутъ розсказней, не пой соловьемъ! — перебилъ Павелъ Борисовичъ. Почему не привозятъ изъ Чистополья ту дѣвку, о которой я приказывалъ? Эту, какъ ее тамъ? Невѣсту-то купеческую…

— Привезена, батюшка сударь, привезена. Какъ изволили приказать, такъ мною въ ту же минуту и исполнено. О семъ и пришелъ докладывать вашей милости, да вижу, что гости, ну и не смѣлъ доложиться.

Павелъ Борисовичъ поигралъ золотыми кистями своего шлафора.

— То-то, а ужь я думалъ, что ты отвильнуть хочешь. Показать мнѣ ее сію-же минуту!

Шушеринъ низко покланился.

— Слушаю, батюшка сударь.

Павелъ Борисовичъ вошелъ въ кабинетъ.

— Господа, я вамъ сейчасъ красавицу покажу, — обратился онъ къ гостямъ. — Любопытную въ нѣкоторомъ родѣ красавицу. Надо вамъ сказать, что мнѣ послѣ тетки Прасковьи Васильевны досталась дѣвка, камеристкой была у тетки и очень, говорятъ, хорошенькая, такъ вотъ въ эту самую дѣвку влюбился купецъ одинъ, жениться на ней хочетъ и даетъ мнѣ за нее тысячу двѣсти рублей. Воть эту самую купеческую невѣсту и прислали мнѣ изъ моего Чистополья вмѣстѣ съ разными соленьями и вареньями. Любопытно взглянуть, господа?

— На соленья и варенья нѣтъ, а на купеческую невѣсту, да, — отвѣтилъ кто то изъ гостей.

— Ты не продалъ еще ее? — спросилъ другой.

— Нѣтъ. Зачѣмъ же я буду продавать, если я ее не видалъ? Можетъ, она дѣйствительно хороша.

— Врядъ ли, — презрителыю замѣтилъ пожилой помѣщикъ изъ отставныхъ военныхъ, крашеный франтъ со вставными зубами, сдѣланными въ Парижѣ, но не совсѣмъ по мѣркѣ, почему баринъ напоминалъ нѣсколько оскалившуюся лошадь. — Врядъ ли: какой же можетъ быть вкусъ у купца? Что нибудь жирное, толстое и бѣлое. Фи!

— Шушеринъ пришелъ, — доложилъ лакей.

— Пусть войдетъ. Это, господа, «красавицу» привели, — проговорилъ Павелъ Борисовичъ.

Гости перестали шумѣть, пить и съ любопытствомъ устремили взгляды на дверь. Нѣкоторые перемѣстились поближе, оправляя височки и хохлы.

Шушеринъ вошелъ, широко растворивъ дверь и впустилъ остановившуюся было Машу.

— Входи же, голубушка, входи, авось господа тебя не укусятъ, — говорнлъ онъ. — Одичала въ деревнѣ то, отвыкла отъ господъ.