Купленная невеста

Парикмахеръ намылилъ щеки барина душистымъ мыломъ и принялся его брить, пользуясь привилегіей брать барина и за носъ, и за подбородокъ, и поворачивать его голову во вс стороны. Процессъ бритья происходилъ въ полнйшемъ молчаніи; казачки даже дышать громко боялись, но когда парикмахеръ умылъ выбритое лицо барина теплою водой съ душистымъ амбре и приступилъ къ дланію шевелюры, баринъ спросилъ трубку и заговорил съ Шушеринымъ.

— Ну, что новаго? — сиросилъ онъ.

— Особеннаго ничего нтъ, батюшка Павелъ Борисовичъ. Пріхалъ изъ Чистополья Герасимъ, оброкъ генварьскій привезъ, гусей тамъ, утокъ, полотковъ для вашей милости и всего подобнаго прочаго. Ждетъ, дабы на поклонъ вашей милости явиться. Въ Чистопольи все благополучно, слава Теб, Господи Христе. Вчерашняго числа и изъ Лавриконъ Парменъ пріхалъ, тоже все благополучно. Деньги я въ ломбардъ свезъ, на расходы для вашей милости есть въ наличности, а мн ничего не требуется. Вотъ и все, батюшка сударь, и весь мой докладъ. Дворня маленечко погуляла на праздникахъ, но особенной дурости не было. Гришка было задурилъ, но я взыскалъ да Онисью поучилъ маленько въ части за злонравіе.

— Кучера не пьянствовали? Лошади вс въ порядк?

— Лошади, какъ огурчики, батюшка сударь, самъ ежечасно наблюдаю, а кучера, сами изволите знать, у насъ непьющіе, акромя, конечно, Скворчика.

— Эта скотина все пьетъ?

— Пьетъ, батюшка сударь.

— Сказать ему, чтобъ бросилъ: онъ мн нуженъ будетъ завтра.

— Слушаю-съ. Стало быть, въ Лаврики хать изволите, батюшка?

— Нтъ, въ другое мсто.

— Слушаю-съ.

— Ступай, Шушеринъ, спасибо. Скажи, чтобы мн срыхъ орловскихъ въ возокъ запрягли.

— Слушаю-съ. Насчетъ Надежды сегодня прикажете доложить?

— Что?

— Насчетъ, говорю Надежды чистопольской, которую купецъ Латухинъ выкупаетъ, прикажете сегодня доложить? Отпускную ей надо выдать, какь изволили приказать.

— Ахъ да, я и забылъ.

Баринъ, выбритый, причесанный и надушенный, всталъ изъ-за стола, и лакей подалъ ему денную, согртую и надушенную сорочку.

— Хорошо, пусть выкупаетъ, — продолжалъ Скосыревъ, длая туалетъ. — Сколько онъ даетъ-то за нее?

— Тысячу двсти ассигнаціями, батюшка, какъ вы изволили приказать.

— Она вдь швея, кажется, или модистка?

— Никакъ нтъ-съ. У покойной тетеньки вашей Прасковьи Васильевны въ камеристкахъ была-съ, мастерству никакому не обучена.

— Хорошенькая?

Управитель выставилъ нижнюю губу и неопредленно отвчалъ.

— Нельзя сказать, чтобы благолпна очень-съ, такъ себ.

— Врешь, Шушеринъ! — засмялся баринъ.

— Осмлюсь ли, батюшка сударь, врать! Свое холопское сужденіе высказываю, и оное можетъ быть ошибочнымъ.

— Ой, хитришь! Купецъ Латухинъ жениться хочетъ на двк, стало быть хороша. Дастъ онъ за хлопоты теб столько же, сколько и за двку, вотъ ты и стараешься. Врно?

— Помилуйте, батюшка сударь!..

— Да ужь знаю я тебя. Не тмъ я занятъ теперь, а то бы посмотрлъ я, что это за Надежда такая, которую купецъ замужъ беретъ. Можетъ, и двухъ бы, и трехъ бы тысячъ не взялъ, ну, да ужь быть по-твоему, отпущу. Заготовить бумагу, я подпишу ужо. Надежда-то эта гд?

— Она-то-съ?.. Она въ Чистопольи, у тетки. Птишница тетка-то ея, Варварой зовуть.

Баринъ надлъ фракъ, повернулся передъ зеркаломъ и пошелъ изъ опочивальни, приказавъ подать въ столовую водки.

— Показать мн эту Надежду, — сказалъ онъ на ходу. — Я пробуду въ Москв еще недли дв, а зды въ Чистополье взадъ-впередъ дней пять.

Онъ вышелъ.

Шушеринъ посмотрлъ ему вслдъ, понюхалъ табаку изъ серебряной табакерки и прислъ на кресло около туалетнаго столика. Парикмахеръ убралъ принадлежности своего мастерства и удалился, казачки пошли за бариномъ, неся одинъ трубку, другой — свчу и бумажки для закуриванія, и въ спальной, кром Шушерина, остался только лакей Порфирій, убиравшій принадлежности барскаго туалета.

— Что, Ефимъ Михайлычъ, не выгорло ваше дло? — спросилъ онъ, ехидно смясь.

— То есть какое дло?

— Да насчетъ Надежды-то. Теперича ау, прощай! Увидитъ ее, такъ ужь видимое дло не отпуститъ на волю.

— А почему?

— Потому — красавица.

— Ты видалъ ее, Порфирьюшка?

— Сколько разъ. Первая красавица во всей дворн у Прасковьи-то Васильевны была, господа многіе съ ума сходили по ней.

Шушеринъ опять понюхалъ табаку, всталъ, притворилъ двери и подошелъ къ Порфирію.

— О Лизавет тоскуешь, Порфирьюшка? Жаль теб ее? — съ ласковым участіемъ спросилъ онъ у лакея.

Тотъ мрачно насупился.