КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)

Барашкинъ былъ мужчина лтъ сорока пяти, маленькій, худощавый человчекъ, съ совершенно лысымъ черепомъ, на которомъ только сзади торчали косички рыжеватыхъ волосъ, плохо выбритый, дурно одтый, съ манерами и пріемами попавшейся въ западню лисицы. Онъ былъ замчательный законникъ, крючкотворъ и славился умньемъ составлять дловыя бумаги, но былъ всегда нищъ и убогъ, ибо пилъ мертвую, за что его и со службы прогнали.

Униженно кланяясь и ступая на цыпочки, вошелъ онъ въ кабинетъ и остановился въ дверяхъ.

— Посадить его надо? — спросила Катерина Андреевна у Скосырева по-французски. — Онъ вдь чиновникъ, иметъ какой то чинъ.

— Ничего, постоитъ. Посади его, такъ онъ и зазнается, возмечтаетъ о себ, — отвчалъ Павелъ Борисовичъ и обратился къ Барашкину, кивнувъ ему головой на униженные поклоны:

— Твоя фамилія Барашкинъ?

— Такъ точно, ваше сіятельство; Акимъ Дементьевъ сынъ, Барашкинъ.

Скосыревъ улыбнулся на это „ваше сіятельство“.

— За что же это ты меня въ сіятельство то произвелъ? Я не князь и не графъ.

— А я полагалъ, что вы сіятельный. Очень ужь благолпно кругомъ и блистательно, сіе и побудило меня предполагать, что вы титулованная особа. Молю простить за ошибку мою дерзновенную, милостивецъ мой.

— Угостили ли тебя съ дороги?

Барашкинъ зажмурилъ глаза, поднялъ голову и приложилъ руку къ сердцу.

— Сугубо угостили, благодтельный боляринъ. Ахъ, сколь прещедро и милостиво угостили! Не вкушалъ даже такихъ яствъ отъ рожденія и не пилъ такого нектара. Премилостиво угостили отъ щедротъ вашихъ.

— Ну, такъ теб тяжело стоять, сядь.

— Премного благодаренъ, сударь мой, симъ вниманіемъ и дерзаю приссть.

Приказный помстился на кончик стула, подобравъ подъ себя ноги и вставая, лишь только подымался Павелъ Борисовичъ. Павелъ Борисовичъ объяснилъ ему въ короткихъ словахъ дло, для котораго былъ призванъ, и заключилъ вопросомъ: — можетъ ли онъ, Скосыревъ, вернуть обманомъ купленную двку?

— Безпрепятственно, государь мой, ежели повести дло по закону и по форм. Двка будетъ водворена въ вашей вотчин, а управитель вашъ и купецъ Латухинъ отвтятъ по всей строгости законовъ, ибо они оба совершили уголовное преступленіе, именуемое подлогомъ.

— Ну, управителя я просто на просто отдеру на конюшн, хоть онъ и вольный, а купца я хотлъ бы оставить въ поко. Могу я это сдлать?

— Увы, сударь, нтъ! Коль скоро человкъ совершилъ беззаконный поступокъ, онъ подлежитъ суду уголовной палаты и частное лицо простить его не можетъ, за исключеніемъ лишь тхъ случаевъ, въ коихъ страдаетъ только имущественное право потерпвшаго.

— Это жаль: я не хочу губить этого Латухина.

— О, сколь похвальная и премилостивая черта истаго болярина! — восторженно замтилъ приказный. — Тогда, сударь мой, можно предложить ему добровольно возвратить обманомъ полученную вольную двицы.

— Да, такъ мы и сдлаемъ. Ты позжай къ нему и скажи ему объ этомъ. Я прощаю его за обманъ, не отдаю его подъ судъ, но ни за что и никогда не отдамъ уже ему мою двку, разъ пошелъ на обманъ. Такъ ему и скажи. Скажи также, что я готовъ замсто Надежды отдать ему любую изъ моихъ крпостныхъ, а у меня есть красавицы не хуже ея. Предупреди его, что я немедленно начну дло, если онъ заупрямится, и что онъ погубитъ себя. Отдохни тутъ до завтра, а завтра и позжай, я распоряжусь. Кстати, надо уничтожить довренность, выданную Шушерину, и немедленно выгнать его изъ моего дома. Насчетъ этого ты зайди ко мн вечеромъ, а теперь можешь идти.

Приказный всталъ, отвсилъ по поклону Павлу Борисовичу и Катерин Андреевн и вышелъ.

Слухъ о сдланномъ Шушеринымъ подлог и о томъ, что купленную купцомъ невсту ршено возвратить, очень быстро распространился среди дворни. Сперва объ этомъ узнала, конечно, Глафира, потомъ дворецкій и его жена, у которыхъ остановился Барашкинъ, а затмъ и вся дворня. Случай этотъ сдлался „злобою дня“ среди дворни и о немъ толковали на вс лады и въ двичьихъ, и въ лакейской, и въ застольной, и въ „черной людской“. Вс прочили гибель Шушерину и радовались этому, но „купленную невсту“, какъ звали теперь вс Надю, и купца очень жалли.

— Каково ей теперь будетъ, бдной, посл хорошей то жизни! — говорили вс. — Купеческою невстой была, свадьбы, сердечная, дожидалась, а попадетъ на нашу каторгу, въ горничныя къ „бглой барын“.

Это названіе укрпилось за Катериной Андреевной, и уже дв двушки мастерицы жестоко поплатились за это названіе, подслушанное Глафирой.

— Да, пропала Надежда! — соглашались кругомъ.

Особенно жалли ее и сочувствовали ей двушки, а среди двушекъ особенно Наташа; она такъ и закипала, говоря о Над.

— Все змя наша, все она умудрилась, — говорила она про Катерину Андреевну среди подругъ. — Высосала кровь изъ насъ, такъ теперь Надю эту хочетъ замучить. Мы то вынесемъ, мы, хоть и хорошо жили при одномъ барин, все же видали, какова она есть жизнь подневольная, пробовали всего, а вдь Надежда то ничего этого не видала, а теперича купчихой уже стала, не хуже любой барышни живетъ, такъ каково ей будетъ тиранство переносить? Сгибнетъ бдная, руки на себя наложитъ.

— Зачмъ она „бглой“ то барын понадобилась.

— Поди спроси ее.