Купленная революция. Тайное дело Парвуса

Керенский не остался перед ним в долгу с ответом и заявил, что прекрасно осознавал положение и правильно оценивал его развитие, однако был не в состоянии остановить его: ленинские методы напоминали о Французской революции; он не отступал перед властью, которая с помощью диктатуры могла уничтожить все свободы, завоеванные Февральской революцией.

«Рогов Андрей Кондратьевич (…), 62 года, православный, не судим (…) 5 июля на Николаевской улице, недалеко от Звенигородской улицы перед продовольственным магазином в очереди стояла небольшая группа. (…) Вдруг один четырнадцатилетний начал кричать, как на собрании: «Долой войну! Она нужна только капиталистам и буржуазии!» Когда его спросили (поскольку в своем возрасте он не мог этого сказать сам), почему он это сделал, он прямодушно ответил, что он — ученик сапожника, а однажды пришли мужчины, которые каждому ученику давали по 10 рублей, если те будут кричать то, чему их научат (…)

Нечто подобное рассказал один солдат, который заучивал такие лозунги на другом собрании, а когда его за это стали ругать, добавил: «Почему я не должен этого делать, если я за это получаю 100 или 200 рублей?»…»

Важнейшим инструментом распространения известий об июльском восстании для большевиков были их газеты, которые они, очевидно, создавали на голом месте, используя для этого внезапно появившиеся в мае наличные деньги, но их тираж тем не менее резко пошел в гору. Известно, что германский МИД одновременно с принятием решения о транспортировке Ленина в Россию 1 апреля 1917 года послал запрос в Рейхсказначейство на 5 миллионов марок.

41-летний Григорий Абрамович Гутнер, инженер-печатник, дает свидетельские показания: «Я уже три года был руководителем типографии «Труд». Незадолго до 15 мая я узнал, что типография продана. Мы обратились с вопросом к директору Манделю, который подтвердил наши опасения. 16-го (мая) пришли новые владельцы типографии; сотрудники остались на своих рабочих местах. Сначала мы продолжали работать по заказам; выяснилось, что наш новый хозяин — Центральный комитет Российской социал-демократической рабочей партии, вскоре типографию переименовали в «Рабочую печать». Мы узнали, что должны будем выпускать «Правду»; для этого нам нужно было предпринять некоторые технические изменения, что заняло около месяца. В это время мы как раз печатали брошюры Ленина и его многочисленные воззвания на листовках, которые распространялись не только в Петрограде, но и в Кронштадте. Сначала мы печатали вместо «Правды» «Солдатскую правду», первый номер «Правды» вышел 5 июля в форме брошюры, так как газета не была готова…»

Другой свидетель, младший лейтенант первого мотострелкового полка, вводит в игру основных ораторов, создающих настроение для восстания и привлекающих офицеров этой части к участию в нем: «…2(15) июля я был на собрании стрелков в Народном доме, потому что, как нам сказали, мы должны были на нем присутствовать. Там выступали разные докладчики. Сначала политический эмигрант, которого я не знал. Он говорил о демократии, за которую нужно бороться, и закончил призывом передать власть в руки Советов рабочих и солдатских депутатов.

Вторым выступал Луначарский. Он что-то рассказывал об истории государственных переворотов и о необходимости передать власть Советам. (…) Публика пока оставалась спокойной.

Наконец, третьим выступил Троцкий. Он говорил эмоционально и с энтузиазмом — это был настоящий призыв в резких словах, горячий и страстный. Он сказал, что военный министр Керенский обманул нас, собственных солдат, точно так же, как и Вильгельм своих, что они якобы принесут свободу всей Европе с винтовками в руках. Он кричал, что нам не нужно больше предпринимать никаких наступлений, что предшествующее наступление произошло только из-за присутствия американцев и что война нужна только капиталистам.

Вся речь Троцкого, насколько я мог понять, была направлена на то, чтобы призвать к вооруженному восстанию против правительства. Его призыв возымел действие на аудиторию. Люди то и дело выкрикивали: «Долой Керенского! Смерть Керенскому!», среди слушателей царила атмосфера возбуждения, и если бы они были вооружены, мне кажется, они бы двинулись в бой и с помощью винтовок потребовали передачи власти Советам. Странно, что Троцкий сказал, что нам больше не нужно бороться, французы тоже зря боролись, но о том что немцы наступают и борются, — ни слова. Я осознаю это только сейчас, задним числом (…)

Я должен по этому поводу сказать, что полковой комитет был против вооруженного восстания — как я потом узнал, поэтому кадет Семашко образовал свой, так называемый революционный комитет, который потом, собственно говоря, взял в свои руки руководство вооруженным восстанием, и перед началом говорил что-то о том, что предводители имеют связь с какой-то организацией, от которой они ждут сообщения, будет ли наступать определенный полк.