Куплю свадебное платье

— Ди-иииима на рабоооотуууееехал! — набрав воздуху, зарыдала я и начала икать. — И как мне теперь? У меня мама в Японии, — зачем, не знаю, сообщила я.

— В Хиросиме работает? — понимающе кивнул визитер. — Наташ, деньги тут не оставляй. — И кивнул на стену, за которой Мазут и Саркис отрабатывали друг на друге удары. — Упрут.

Я повесила борсетку на одну руку, пакет с документами и сменным бельем — на другую и беспомощно посмотрела на человека, которого видела второй раз в жизни.

И тут началась первая моя схватка, и вбежала Нина Ивановна. В машину меня вносил, кажется, он, потому что Ниночка меня просто не подняла бы даже в самых смелых мечтах, да никогда-никогда я не рассчитывала, что рожать я поеду в коллекционном «Астон-Мартине» и водитель в кримплене сливового цвета будет жать на газ, а я — кричать: «Рожу-ууу!»

Ребенок колотил ножками и рвался наружу, а Нина Ивановна успокаивала меня все семь минут езды до роддома:

— Наташ, у нас тут, послушай, психиатр района — Бредов!

— Ой, — держась за живот, силилась улыбнуться я.

— А главный нарколог города — Ширяев!

— Да? Ой!

— Закругляйтесь, — зачем-то сказал «кримплен», подъезжая к роддому.

— А нач. РОНО — Пустышкина!

Ниночка Ивановна сочувственно глядела то мне в глаза, то на живот и говорила-говорила, не поймешь, шутит — нет, но глаза были серьезные…

Уже с каталки, на которую меня положили две роддомовские бабушки с круглыми личиками, я сунула рыжую дешевую борсетку в руки Нины Ивановны.

— Спрячь, Ниночка! Там деньги!

— Спрячу, Наташ, не беспокойся, — положила она в свой пакет сумочку с деньгами.

— Как бы Октябрик не порвал! — охнула я на весь коридор. — Ой, рожу!..

— Слушай, — тихо сказала Нина Ивановна. — У меня дома есть банки из-под кофе, на сушилке стоят, под самым потолком. Если что… ну, мало ли, деньги там.

Я закрыла глаза и отключилась.

Из жизни Кокуркиной Д. И

— У меня СПИД, и я голубой, — закончив половой акт, обрадовал Дарь Иванну этот странный незнакомец, без спроса зашедший в ее дверь.

— Правда? — подслеповато щурясь, задумалась веселая старушка. — Переведите на русский литературный язык.

— У меня — ВИЧ, и я — педераст, — членораздельно и с душой выговорил гость.

В бедламе кокуркинской квартиры повисла жуткая тишина.

— И что теперь? — смущенно спросила Дарь Иванна. — Что же ты со своей заразой везде ходишь и трясешь? Ходишь! И трясешь! — залилась краской гнева Дарь Иванна. — А? Что же, я теперь — тоже голубая и спидозная?

— Да, — печально обронил незнакомец, надел брюки-стрейч и ушел, оставив Дарь Иванну с ее бедой одну-одинешеньку.

Времена пошли…

* * *

Альбина лежала на долларах и рассуждала:

— Есть женщины как женщины, я — другая…

Альбина считала себя скрипкой Страдивари… За тридцать лет она успела трижды побывать замужем, это только официально.

— Да, — Альбина погладила деньги и продолжила: — Скрипка Страдивари с возрастом, если ее не поели жуки, год от года становится дороже, легчая при этом на грамм или гран, а вот женщина, даже самая дорогая и блистательная, неизбежно теряет в цене, в загадочности, скажем так… напустим туману!

И все три замужества Альбины, совершенные по расчету, не принесли ей не то что богатства или там счастья, они ее просто довели до грабежа на лестнице.

Крик совы

С ночи 19-го насильник ходил и высматривал себе жертву. Насильником вдруг почувствовал себя примерный семьянин Мальков и быстро переквалифицировался из геронтофила в маньяки…

А перед этим — квартира 46.

— Порнушечку поставь, — попросил Мальков супругу.

— Все есть! — парировала Зина Малькова, ненавидяще глядя в мутные глазки мужа. — Говна хочу! Да, Мальков?..

— Хочу! Говна! — не выдержал тридцатиоднолетний глава семейства Мальковых и бросился к дверям.

Дарь Иванна Кокуркина встретила его терпеливой улыбкой все повидавшей женщины. Все-все повидавшей.

— Вставай! Чего разлеглась? — обычно орал на старушку Мальков.

— Сейчас, касатик… Ой, так я ж у себя дома, хочу лежу, хочу нет.

— Хочу! Не хочу! Все равно вставай! — потребовал Мальков и тут вдруг подумал: а не податься ли ему в насильники?..

К обеду бабушка Кокуркина собралась на рынок и пошла к трамвайным путям. В трамвае было как в аду. Человеки, набившиеся в полежаевский трамвай в тот день, ехали очень тесно.

— Вы не подскажете?.. До лепрозория далеко ехать? — умаявшись стоять на одном пальце, наклонилась и подышала в ухо нервной даме с синевой под каждым глазом Дарь Иванна.

— Не же…ды!..зна!.. — выдохнула дама на весь трамвай и, держась за ухо, вскочила и бросилась на выход «по головам».

Кокуркина быстро ухватила задом освободившийся стульчик, села и блаженно вздохнула.

«Надо было ей еще про СПИД сказать и про то, что я теперь голубая», — вспомнила утрешнее происшествие с ней Дарь Иванна, но было уже поздно.

Квартира 47 Версия Кокуркиной

По ночам в подъезде «Z» ходило по этажам и нажимало на звонки привидение бывшего прокурора Бархатова.