Куплю тебя за миллион

Бекетов забирается сверху и расталкивает мои бёдра ещё шире, чтобы поместиться целиком. Толстый конец члена требовательно нажимает на складочки.

Вихрь возбуждение вновь берёт своё. Однако я всё ещё немного трушу. При виде того, какой у него член — огромный и толстый, меня начинают одолевать сомнения.

— Он точно войдёт в меня целиком? Не навредив? — шепчу.

Глеб наклоняется и щекочет губами мои губы. Едва ощутимо ведёт по ним, подключая язык. Но не спешит углубить поцелуй.

— Войдёт. Гарантирую. Стопроцентное. Глубокое. Точное. Проникновение… — и надавливает.

Глава 14

Марианна

Бекетов делает медленное, но настойчивое движение бёдрами.

Стону, начиная принимать горячую, будто раскалённую длину его большого члена.

Ощущения самые невероятные. Горячая длина растягивает, наполняет, заставляет задыхаться от желания большего.

И в то же время есть небольшой дискомфорт и чуточку страха.

— Расслабься, — просит Глеб, надавливая ещё и ещё.

Он опирается о матрас локтем левой руки, правой путешествует по моему телу, разжигая дополнительные очаги возбуждения. Выплясывает то на груди, то просовывает руку между нашими телами, чтобы поласкать бугорок клитора и заставить меня покрикивать от удовольствия.

— Ещё! — требую, забрасывая ножку на поясницу мужчине.

— Бля, ракета… — стонет Бекетов. — Не провоцируй. Я хочу, сделать всё аккуратно и чтобы тебе не только понравилось, но и захотелось продолжения.

— Уже хочу продолжения.

— Потому что я тебе ещё резьбу не сорвал, глупышка…

Я притягиваю его лицо к себе для поцелуя, начиная ласкаться, погружаясь в эту игру целиком.

Не хочу, чтобы он медлил.

Хочу… его целиком. Но внезапно замираю.

— Глеб… В доме твоего отца повсюду камеры понатыканы. В этой комнате тоже есть?!

— Есть, — хмыкает мужчина и целует мою шею, спускаясь к груди, чтобы подразнить соски языком.

Ещё несколько требовательных толчков…

Я буквально чувствую, как член Бекетова упёрся в последнюю преграду.

Совсем скоро я лишусь девственности. Но теперь меня беспокоит и другое!

— Глеб, я не хочу, чтобы старый хрыч смотрел на нас!

— Укрыть тебя одеялком с головой и трахать в полной темноте?! — посмеивается.

— Да… То есть нет. Я теперь вообще расслабиться не смогу, зная, что за нами наблюдают!

— Никто не наблюдает, Мари. Камеры отключены.

— Уверен?

— Абсолютно.

— Точно-точно?!

— Тебе на мизинчике поклясться, мелкая?!

— Нет, лучше поцелуй меня.

— Другое дело.

Губы Бекетова обрушиваются алчным штормом, а его язык нагло вторгается внутрь, двигаясь настойчиво и жёстко, вызывая прилив возбуждения этой яростной атакой.

Я забываюсь. Сердцебиение становится запредельно частым.

Возбуждение такое сильное, что сводит низ живота тугим, морским узлом.

Мужские пальцы впиваются в волосы у затылка, запирая меня ещё крепче.

Кажется, что-то случится…

Горячий член выскальзывает из меня и движется обратно. Вперёд и назад, осторожно и чувственно. Но новый толчок быстрее и жаднее.

Ещё-ещё-ещё…

Амплитуда нарастает слишком быстро. Я теряюсь в этих ощущениях и лишь чувствую, как через миг острая боль вспыхивает где-то внутри меня.

Бекетов

Прорвался целиком. На всю длину вогнал!

Блять…

И мыслей разумных нет.

Только тело трясётся, и конец дёргается, пульсирует, жаждет двигаться дальше.

Теснота Мари вокруг моего ствола — это нечто запредельное. Горячая, влажная и узкая-узкая, сжавшаяся от финального толчка.

Её громкий вскрик был заглушён моим поцелуем.

В момент икс Мари клацнула по моему языку зубами.

И теперь я осторожно двигаю им, чтобы понять: не лишился ли я языка одновременно с тем, как Анна-Мария лишилась девственности.

Уф… Кажется, мой язык на месте.

Хвала всем богам…

Неужели с минетом придётся переждать? Я уже разогнался попробовать сладкую девочку и в ротик, и в попку…

Но теперь понимаю, что нужно притормозить.

Иначе можно без причиндалов остаться. Откусит и не заметит, неопытная моя.

Эх… Всему учить придётся.

Мысленно сам себе снимаю баллы за то, что связался с этой проблемной мелкой девчонкой.

Но внутри расползается приятное, жаркое марево. Такого я ещё никогда не испытывал.

И вроде до того, чтобы кончить ещё пиздец как далеко, но мне уже охереть как приятно…

— Ты как?

Глажу пальцами раскрасневшееся личико Марианны, снимая пальцами слезинки, выступившие в уголках глаз. Старался, как мог, растягивал девочку, но всё равно ей было неприятно.

Я бы не хотел причинять ей боли. Хочется поскорее стереть это из памяти отзывчивой крошки, и я сейчас рад тому, насколько она впечатлительная и переменчивая. Марианна хорошее запоминает гораздо глубже, чем плохое, и я собираюсь сделать ей настолько приятно, насколько это возможно.

Утопить в ласке, подарить наслаждение — острое, яркое, запоминающееся, очень взрослое.

Теперь моя девочка перестала быть невинной и мне не терпится показать ей приятную сторону взрослых отношений.

— Тебе больно?

— Чуточку. Скорее дискомфорт.

— Это пройдёт. Скоро…

Этот крошечный миг боли был необходим, без него было совсем никак. Я же не монах и не могу долго сдерживать свои желания в отношении Марианны, итак держался до последнего.

Дальше — только сойти с ума.