Купно за едино!

Минуло уже три дня, как был схвачен ополченскими дозорщиками, объезжавшими городские окрестности, неведомый бродяга. В холщовой суме его обнаружили целый десяток смутных грамот. Во всех было одно и то же: призыв к волжским городам признать государыней польскую Марину и посадить ее на престол вместе с сыном. Юдин только и сумел дознаться, что бродяга шел из-под Москвы христарадничать, а грамоты-де ему подсунули пьяные стрельцы на постоялом дворе в Арзамасе. Сам же он не знает, что в них, поскольку чтению не обучен. Можно было бы и поверить оборванцу, если бы он вчера, запертый в земской клети, не подговаривал сторожа выпустить его, суля большой выкуп. Еще раз со всем тщанием обыскали нищего и нашли у него в лаптях семь серебряных ефимков. Откуда могли взяться у попрошайки такие деньги? Юдин с терпеливым упорством добивался истины, чуя, что тут непростая уловка, но все без толку: бродяга как в рот воды набрал.

— В Арзамасе, толкуешь, ему грамотки-то всучили? — задумчиво произнес Кузьма после разъяснений дьяка.

— В Арзамасе.

— Не послать ли за соловчанином да Недовесковым? Вдруг наведут на что. Кондратий-то Алексеевич зело приглядчив, единожды при мне воровского злодея мигом уличил.

— Пожалуй, пошлем, — согласился Пожарский, и Кузьма счел за добрый знак, что князь, заметно охладевший к нему после размолвки из-за Биркина, не пренебрег его советом.

Послали палача. Томясь ожиданием Дмитрий Михайлович стал перечитывать допросный лист и вполголоса беседовать с дьяком. Кузьма подошел к скорчившемуся узнику и, усадив его, прислонил к стене.

— Пить, — попросил бродяга.

Когда староста поднес ковш к его губам, тот по-лисьи остро и быстро взглянул на доброхота. «Эге, ловок прикидываться», — насторожился Кузьма и уже пристальней вгляделся в худощаво-скуластое, с тонкими и по-ногайски вислыми усами лицо, на которое спадали пряди спутанных черных волос.

Явились Кондратий с Афанасием. Недовесков сразу отошел от узника, разведя руками. Зато кормщик словно прилип к нему, так что тот выбранился, не вынеся пытливого разглядывания. Пожарский с дьяком привстали с лавки — чуялась удача. Наконец Афанасий обернулся к ним, твердо сказал:

— Не погрешу, есаул скомраший у вас, человек Заруцкого.

— Напраслина! — с неожиданной яростью завопил бродяга.

— Кабы так, — не повел бровью кормщик и, взяв свечу, поднес ее к своему лицу. — А меня ужель не признаешь?

— Смердящий пес ты, поклепщик! — резко откинутой головой бродяга стукнулся об стену.

— Не твои ли злыдни по твоей указке меня в овине спалить хотели? А опосля тут, в Нижнем, не вы ли мниха еретическа из темницы выкрали? Полно кошке таскать из чашки. Не сносить тебе головы.

Бродяга затрясся, как в падучей, но вскоре затих. Притворство уже не могло спасти его.

— Имя? — жестко спросил Пожарский.

— Дайте слово, что не загубите, все открою, — подавленным голосом отозвался уличенный.

— Пощадим, коль повинишься.

— Томило Есипов я, астараханский сотник.

— Отколь шел?

— Из Коломны, от цари… от Марины Юрьевны послан.

— Куда?

— В Астрахань и на Яик.

— Пошто возле Нижнего шастал?

— В Арзамасе побывши, оттоль в Курмыш поспешал.

— Не к Смирному ли Елагину? — перегнулся через стол Юдин.

— К ему. Да в Нижнем у Заруцкого верный человек середь смолян есть, с ним я тож должон был встренуться.

— Кто таков? — продолжал допрос князь, переглянувшись с Недовесковым.

— Не ведаю. Он меня на торгу у Николы ждал, сам бы подошел, ан время уже истекло.

— А что Заруцкий? Ведомо ему, что мы ополчаемся?

— Еще б не ведомо. Он уж на Володимирску дорогу заставы послал.

— Мыслит, через Владимир пойдем?

— А то нет. Самая торная дорога вам. Иными идти накладно да маятно. Нешто не уразуметь?…

Томило уже чуть ли не дерзил. Ему нетрудно было уловить замешательство допытчиков после извещения о том, что Заруцкий перекрывает Владимирскую дорогу. Воровской сотник даже не скрыл ухмылки.

— Сколь народу у Заруцкого в полках? — после недолгого молчания снова обратился к узнику Пожарский.

— На вас хватит. Да у атамана не одни вы в голове.

— Не одни?

— Верный слух есть, что во Пскове живой да невредимый Дмитрий Иваныч сызнова объявился.

— Быть того не может.

— Ины, кто в Тушине с ним стояли, во Псков уже подалися. А имя, под коим он хоронился, то ли Матюшка, то ли Сидорка.

— Воистину Кощей бессмертный, — невозмутимо заметил не терявший присутствия духа Кузьма. — В Угличе зарезан, в Москве иссечен да сожжен, в Калуге обезглавлен, а все восстает из праха. Право, нечистая сила завелася на русской земле.

— Третий, выходит, самозванец-то по счету, — подивился Недовесков.

— Како третий! Не десятый ли? Точно мухи плодятся. И всех на сладкое манит, — задумчиво потеребил бороду Юдин.

— На кровь их манит, — возразил Кузьма.

Когда вызванная стража увела Есипова, князь в сильном беспокойстве заходил из угла в угол. Наконец остановился перед Недовесковым.

— Ближе всех ко Пскову из городов надежных Вологда. Поедешь, Кондратий Алексеевич, туда с грамотой от нас. Надобно упредить вора, ему недолго стакнуться с Заруцким. Ты сможешь расшевелить вологодский люд, смолянам всюду вера.