— Флэсси, ну ты все такая же, — смеется Билл. — Это, понимаешь, чисто мужская проблема — весь сезон спать в палатке рядом с девушкой, но чтобы ни-ни! Это ж какую силу воли надо!
Теперь уже смеюсь я. Какую силу воли! Три месяца не замечала никакой проблемы.
Жалко Витальку.
…………………
Иду домой по темной улице. Мне было хорошо — просторная квартира Шефа, его жена — плотная, немолодая, величественная в своей роли гостеприимной хозяйки, три богатыря-сына, каждый на голову выше отца. Покой и основательность. Грустный взгляд Билла — почти шестидесятилетнего, с грубыми тяжелыми руками слесаря и таким же, как раньше, печальным и понимающим выражением красивого лица.
Они были тогда молодцами. Мою восторженную нелепость, девичью непосредственность, трепет и жар — ничего они не спугнули. Хохмя и ворча, придираясь и подтрунивая, не дали своей мужской природе, азартной и победительной, устроить охоту, загнать в ловушку, показать свою силу. Ни словом, ни взглядом. Как братья. Ничего я не понимала, обижалась. Гармонии мне, видите ли, не хватало. А ведь они мне эту самую гармонию и обеспечивали все три месяца. Вытри слезы, дура.
Это место мне снится часто. Дорога (хотя там не может быть никакой дороги) идет вдоль серо-желтого склона конической горы, ее сыпучую монолитность протыкают большие конусы кроваво-бурого цвета и еще желтые поменьше, между ними серные выцветы, курящиеся из трещин дымки и запах, как в преисподней. Ни травинки. Иногда дует ветер, он несет песок, колет глаза и чуть завывает, задевая об острые торчащие камни. Странная смесь покоя и тревоги, утешения и опасности. Здесь всегда должно что-то произойти и никогда ничего не происходит.
Да нет, все уже произошло.
Пейзаж человека
Что происходит в «Куполе», в повествовании, почти лишенном событий, но от которого невозможно оторваться? Все просто: юное создание, аспирантка геологического факультета, вместе с тремя взрослыми мужчинами отправляется в долгосрочную экспедицию на Камчатку. Для драматургии выбор не самый широкий: либо повесть останется путевым дневником, либо что-то должно произойти для привлечения приключенческого жанра, либо героиня должна быть вовлечена в напряженные отношения, вызванные вынужденной близостью мужского мира. Но вместо этого повесть обращается к иным смыслам, а именно к драме мироздания и человека, сознающего свою отверженность, чужеродность как человеческому миру, так и ландшафту, чье неживое величие обладает такой интенсивностью, что глаз, разум, душа оказываются способны его, ландшафт, одухотворить.
Героиня уклоняется от любых отношений в плоскости человеческого и влюбляется в ландшафт. Не слишком изобретательно, скажете вы. Да, соглашусь я, фабула не слишком экстраординарная, — если только не добавить, что влюбленность эта — оказывается взаимной.
Мало кто сможет признаться, что не испытывает интереса к пейзажу как к источнику красоты. Но еще меньше тех, кто способен ответить на вопрос: какова природа удовольствия, получаемого от такого иррационального занятия, как созерцание ландшафта.
Так насколько трудно объясниться в любви к ландшафту, восхититься пейзажем? Не слишком. А насколько необыкновенно, невероятно — стать его невестой? Женой? Зачать, выносить и воспитать творение?
Ландшафт невозможно прочитать должным образом, не применяя естественнонаучных инструментов. Ландшафт — одна из самых интересных книг. К чтению нового ландшафта следует готовиться задолго, изучая весь ареал смыслов, в нем заложенных: культурно-исторических, геологических, географических и т. д. Только запасшись научной «партитурой», следует слушать симфонию ландшафта.
Этим поначалу и занимается героиня «Купола»: день за днем, в самых сложных обстоятельствах она всматривается в симфонию ландшафта. Проходит тридцать лет, героиня перечитывает свой путевой дневник и обнаруживает, что взаимоотношения с ландшафтом, возникшие в той экспедиции, оказались не то чтобы едва ли не самым важным, что происходило в ее жизни, но — оказались той основой, на которой была выстроена жизнь. Свершение взрослости, достигнутой полноты личности — вот что дает драма повести.
Почему ландшафт важнее, таинственнее государства? Почему одушевленному взгляду свойственно необъяснимое наслаждение пейзажем? Ведь наслаждение зрительного нерва созерцанием человеческого тела вполне объяснимо простыми сущностями. В то время как в сверхъестественном для разума удовольствии от наблюдения ландшафта если что-то и понятно, так только то, что в действе этом кроется природа искусства, чей признак — бескорыстность, чья задача — взращивание строя души, развитие ее взаимностью…