Купол над бедой (СИ)

С Алисой Дейвин почти столкнулся. Почти - на счастье для них обоих. Граф знал о ее последнем выступлении на проповеди досточтимого и не был уверен, удержится ли он от объяснения, чего ее выходка будет стоить князю, и останется ли Алиса жива после этой беседы. И не хотел проверять.

Все эти месяцы перед Дейвином было нечто омерзительное. Бывшая сестра по Искусству, недостойная Дара, подлый враг, бьющий исподтишка. И вот... Магом она быть перестала. Это было страшнее, чем если бы сайхи ее просто убили. Умирая, человек все равно остается собой. Но они отняли у нее сердце и душу - и выбросили за ненадобностью. Наблюдая безучастную куклу с ее лицом, он переживал сочувствие и ужас, когда поочередно, а когда и вместе. Но когда она ожила, Дейвин понял, что перед ним все та же несносная девка. Только теперь от нее невозможно было избавиться. Дейвин понимал, что она будет каждый день мозолить ему глаза и изводить Асану и князя своими выходками, - и ничего не мог с этим сделать. Ему было омерзительно в ней все. И то, что она наплодила безумных последователей, терзавших край и убивавших саалан. И то, что она посмела выжить после немыслимых мерзостей, сотворенных с ней ее сюзереном. И то, что она сперва заставила князя приказать пытать ее, а затем два месяца упиралась, не отдавая то, что и так уже проиграла. И тем более то, что она вынудила Дейвина после всего, что ему пришлось с ней сделать, еще и просить ее остаться в живых. А после возвращения швырнула ему в лицо смерть своих дружков, хотя сама, видимо, относилась к ним, как к скоту, приобретенному на убой, и вряд ли помнила их имена. И предложила ему побыть палачом еще раз, как будто уже случившегося было мало. А теперь эта тварь ходила по двору и коридорам замка, даже не пытаясь опустить взгляд. Она была омерзительна. Дейвин не представлял себе, как Асана терпит ее метку среди прочих. И очень сочувствовал князю, оказавшемуся связанным собственным словом, данным этой гадине. Но говорить с ним об этом прямо он даже не пытался, а принеся это Айдишу, получил неожиданно жесткую проповедь о том, что судит не человек, а Поток, и что любое из созданий любого из миров достойно уважения и любви, поскольку живо. Дейвин быстро понял, что напрасно открыл рот, и произнес все нужные слова сожалений, пока не получил сравнения еще и с работорговцами, оценивающими живых людей, как товар. Но это не помогло ему относиться к этой мерзавке хоть на каплю лучше. И, закончив доклад князю, он пошел выразить сочувствие виконтессе да Сиалан, предполагая, что если ей этот подарок приходится лицезреть чуть не ежедневно, то ей вряд ли лучше, чем ему.

У Асаны, однако, отношение к Медунице было почти благодушным. Виконтесса полагалась на сержанта ее подразделения, воина без имени, кажется, взятого ею из милости то ли с рабского рынка, то ли из долговой тюрьмы, и до встречи с Асаной покрывшего себя таким позором, что право на имя он должен был теперь заслужить заново. Он и старался. Асана почему-то была уверена, что его старательность сделает для Медуницы все необходимое и рано или поздно из нее может получиться вполне приличный солдат. Со слов ее сержанта, задатки у девушки были, и очень неплохие. У Асаны имелись свои причины негодовать и злиться, ей казались мерзкими совсем другие вещи. И Дейвин, придя ей посочувствовать, получил себе еще и это знание, не добавившее ему причин любить этот край и его жителей.