Куприн в дегте и патоке

Перед возвращением Куприна из-за границы советская пресса вела себя сдержанно. Что если операция сорвется? Возьмет старик да заупрямится. «Правда» сообщила о выезде Куприна из Парижа 31 мая, когда его встретили в Москве. Пока Куприн был жив, авторы, писавшие о нем, как и компетентные органы, все же осторожничали: вдруг кто из иностранных журналистов, знавших Куприна много лет, опровергнет опубликованную чепуху. А в советских издательствах будто плотину прорвало: отдельные издания, дешевые и подарочные, рассказы для детей, избранные однотомники и собрания сочинений — миллионные тиражи.

Из многочисленных монографий, посвященных Куприну, статей и комментариев к его сочинениям советский читатель знал, что Куприн дружил с основоположником соцреализма Горьким. Но не положено было знать, что Куприн порвал с Горьким и его издательством «Знание» из-за расхождения во взглядах, сочинил на него злую пародию, а сотрудничал с Арцыбашевым, печатался в журналах «Мир Божий» и «Русское богатство», которые противостояли марксизму.

В советских исследованиях доказывалось, что статьи Куприна времени революции выражали радость перемен. Но замалчивалось, что речь шла о февральской революции. Как бы забывалось, что его рассказы «Гатчинский призрак», «Открытие», «Старость мира» полны скепсиса. Не упоминалось, что Куприн был арестован большевиками и лишь по счастливой случайности, в отличие от Гумилева, избежал расстрела.

В предисловиях и послесловиях компетентных авторов непременно говорится о том, что покойный писатель, хотя и был талантлив, «часто заблуждался, но в конце концов пришел к единственно правильному решению, что только величайший гений социализма ведет к расцвету человечности в этом измученном противоречиями мире». И еще: «Он гневно восставал против врагов Октябрьской революции и вместе с тем сомневался в ее успехе и в ее подлинно народной сущности».

Оказывается, эмигрировал Александр Иванович по недоразумению: «Поступок этот был неорганичен для него, был случаен», в эмиграции он «почти бросил писать». Это все сочинил о Куприне достойный человек — Константин Паустовский. Что греха таить, в отличие от героинь купринской «Ямы», советским авторам приходилось торговать не только телом, но и душой.

Из статей самого мастера, опубликованных на Западе, из воспоминаний его современников явствует, однако, что он «восставал» не против врагов Октябрьской революции, а против самой революции, утверждая, что, кроме бедствий, ничего она народу не принесла и не принесет.

Социализм виделся писателю серым существованием. «За счастье людей 33-го столетья, — пишет он, — нет никакого интереса разбивать голову». Проще говоря, Куприн за живого человека и против идеи насильно его осчастливить. Замысел Ленина только начинал реализовываться, а Куприн уже видел его суть: «Даже если эксперимент будет неудачным, если миллионы погибнут, а миллионы будут несчастны, он — эта помесь Калигулы и Аракчеева — спокойно оботрет нож о фартук и скажет: „Диагноз был поставлен верно, операция произведена блестяще, но вскрытие показало, что она была преждевременной. Подождем еще лет триста…“»

Коммунизм для Куприна — это «рай под заряженными ружьями». Именно из этого рая он бежал, а не просто по недоразумению «оказался на своей даче в Гатчине, отрезанным белыми от Петрограда». Именно осознав суть власти в городе на Неве, стал Куприн редактором антибольшевистской газеты «Приневский край». Эмигрировал не «в состоянии растерянности» и не «случайно», как написано в его советских биографиях, а вполне целеустремленно спасался от террора.

Лишь только Куприн отошел от революции, творчество его начало, писали критики, затухать. Его бранили за отсутствие «передового мировоззрения». А у него всю жизнь было отвращение к толпе. Революция для него — бессмысленное движение массы людей, и больше ничего. Сразу после Октября он мягко заявил, что учение о диктатуре пролетариата «перешло в дело не вовремя». В одном он ошибся: считал, что новый порядок долго не продержится.

Эмиграционный период был малоплодотворным в творчестве Куприна, узнаем мы из советских исследований. «На чужбине писатель не создал ничего значительного, мучительно тосковал по России и постепенно осознавал свои ошибки».

А в действительности с 23-го по 34-й год Куприн издал шесть книг, написал пятьдесят новых рассказов и три большие повести, фактически романы. А еще его многочисленные статьи и эссе. Правда, в них прошлое России представляется не столь мрачным, как раньше. Но мы понимаем почему. Все познается в сравнении. Написанный в Париже дневник путешествий по Франции «Юг благословенный» демонстрирует нам стиль зрелого журналиста, каковым Куприн был с молодости, когда в начале века описал свой полет на одном из первых самолетов, едва не стоивший ему жизни, когда ради того, чтобы понять, что есть в жизни риск и страх, заходил с папиросой в зубах в клетку к тигру — покурить.