Куприн: Возмутитель спокойствия

Мария Карловна рассказывала со слов очевидцев, что участь Ромашова была решена в том же «Капернауме». Куприн после безумного ночного бегания по городу в поисках финала пришел в пивную рано утром, отправил лакея на Казанскую, где ночевал Маныч, велел привезти оттуда дуэльный кодекс, из которого и взял нужную форму рапорта. Выходит, вместе с кодексом явился и Маныч, потому что сам Александр Иванович уже не мог даже писать! Он набросал что-то вчерне, сколько смог (этот вариант в РГАЛИ), а потом, дорабатывая, диктовал Манычу окончательный вариант, который заверил своей подписью.

Так 9 апреля 1905 года каторга кончилась. Последняя глава «Поединка» исчезла в типографии. Ромашов погиб.

Горький и Пятницкий придавали повести Куприна большое значение: «Поединком» открывался очередной, VI «Сборник товарищества “Знание”». Когда Бунин спрашивал Пятницкого в письме, есть ли там еще место, тот отвечал: «...это зависит от Куприна: раньше он говорил, что даст повесть в 10 листов, а теперь обещает чуть не 20»[132]. Больше десяти листов Куприн не даст, место для стихов Бунина найдется, но он пойдет вторым. Наконец-то!

По хитрому плану Горького и Пятницкого верстку сборника передали цензору в субботу на Страстной неделе, за которой следовали пасхальные каникулы. В то время цензор обязан был рассмотреть книгу за неделю, максимум за десять дней, и цензор не успел вчитаться как следует. Об этом Куприн рассказал Фидлеру 2 мая 1905-го все в том же «Капернауме»: «На днях появится его повесть “Поединок”. Он ожидает крупных неприятностей за “оскорбление” офицерского сословия. Рукопись была искусно преподнесена цензору в тот момент, когда он мог лишь бегло ее просмотреть, а потому пропустил без изъятий»[133]. Фидлер не преминул отметить, что Александр Иванович был совершенно трезв, понимал важность момента и сказал ему: «Спасибо, что ты веришь в меня!»

Ему очень хотелось, чтобы в него верил еще один человек. 5 мая Куприн написал Горькому, жившему тогда в Ялте: «Завтра выходит VI Сборник <...> Теперь, когда уже все окончено, я могу сказать, что все смелое и буйное в моей повести принадлежит Вам. Если бы Вы знали, как многому я научился от Вас, и как я признателен Вам за это»[134]. Признательность писатель выразил и в посвящении «Поединка»: «Максиму Горькому с чувством искренней дружбы и глубокого уважения эту повесть посвящает автор».

Мария Карловна утверждала, что муж получил солидный гонорар: тысячу рублей за лист. И разыграл сцену. Когда она сидела в редакции и вела деловой разговор с Богдановичем, он вполз в дверь на четвереньках. В зубах болтался какой-то пакет. Дополз до нее и приподнялся на корточки:

— Гав, гав, гав, твой верный песик принес тебе свой гонорар[135].

Фидлер со слов Петрова-Скитальца называл другую сумму: «Самая низкая плата за печатный лист в... “Сборниках” — 300 руб.; такой гонорар получил Куприн за “Поединок”»[136]. Даже в этом случае Александр Иванович заработал приличную сумму — 3000 рублей. Может быть, поэтому Мария Карловна снова допустила его к себе. 29 апреля Фидлер записал: Куприн «ворчливо сообщил мне, что вновь помирился с женой»[137].

Оставалось ждать выхода «Сборника». 18 мая Фидлер встретил Куприна в «Капернауме» и записал в дневнике: «Я спросил, правда ли, что его антиармейская повесть “Поединок” уже вызвала ожидаемый скандал. “Пока еще нет. Книга вообще расходится куда хуже, чем я надеялся. Тома четвертый и пятый разошлись тиражом от ста до ста пятидесяти тысяч экземпляров, а шестого продано до сих пор всего лишь двадцать пять тысяч”»[138].

Полагаем, что 25 тысяч экземпляров за столь короткое время («Сборник» вышел 6 мая 1905-го) — прекрасный результат, но Куприну, похоже, не нравилось, что все еще нет скандала. В какой же момент он случился? По какой причине сборник вдруг начали расхватывать так, что в июне потребовалась допечатка тиража?[14*]

А вот именно в тот момент, когда Куприн мирно беседовал в «Капернауме» с Фидлером.

Банзай!

«Поединок», по словам одного из первых серьезных комментаторов повести, появился «после поражения при Мукдене и страшной Цусимской катастрофы, когда русское общество более чем когда-либо было подавлено совершавшимися событиями и искало причин наших неудач»[139].