— Да рядом! Вона, за тем лесочком, — полковник указал направление, — деревня чухонская Кананоя, там штаб корпуса стоит, а чуть подале, в сторону границы, да левее, всего менее версты от деревни, лагеря полков пехотных начинаются. Там астраханцы и стоят. Как раз промеж Ингерманландского и Невского полков их лагерь будет. Ну вот и пришли. — Навстречу Каркателю спешил поручик. Командир махнул рукой, отменяя доклад. — Вот, познакомьтесь, капитан Веселовский, Алексей Иванович, новый командир роты. А это поручик Степан Караваев. — Офицеры поздоровались. — Расскажи и покажи все ротному командиру, поручик. Он офицер бывалый. И войну турецкую прошел, и мятежников усмирял в степях башкирских. А роте опытная рука ох как нужна. Рекрутов необученных много, — пояснил, — да конский состав только получили. Всех и сразу учить надобно. Давай, капитан. Поспешай. Не сей день, так завтрашний — война!
— Это точно? Вы уверены? — переспросил Веселовский.
— А зачем, капитан, нас сюда стягивают? Зачем лагеря так добротно строим? Зачем полков идет сюда множество? Сам видел, небось, дорогой. Коли на травы коней мы выводили, так палатками обошлись бы. Вот увидишь, скоро пойдем туда, — махнул рукой, — на запад. Ну, давай, обустраивайся, принимай роту. Поручик все покажет. А вечерком можешь и Манштейна навестить. Не возражаю.
Так и был принят капитан Веселовский в новую полковую семью.
Ранним утром 28-го июля 1741 года под грохот барабанов на площади перед королевским дворцом был зачитан указ:
— Мы, Фредерик, Божьей милостью Король Шведский, Готский и Венденский, и прочая и прочая и прочая, Ландграф Гессенский, и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем сим всем Нашим верным подданным, каким образом Мы, вследствие многих обид, нанесенных в разное время Нам, государству Нашему и подданным Нашим Русским Двором…, для благосостояния и безопасности нашей, государства Нашего и верных Наших подданных находимся вынужденными, воззвав ко всеблагому Богу о помощи, взяться за оружие и объявить сим во всенародное известие, что Нами объявлена война против ныне царствующего Русского Царя…
По-разному восприняли указ шведы. Объявление войны, о которой так много говорили, спорили, хотели, вдруг оказалось внезапным. Когда глашатай закончил чтение Королевского указа, а затем и пояснений к нему, толпа не взорвалась восторженными криками. Одно дело кричать об отмщении ненавистным русским, об их подлости и виновности в убийстве славного шведского майора Синклера, и совсем другое внезапно осознать, что война-то началась. И начали ее первыми мы — шведы. И тут на память сразу пришли те страшные для страны двадцать лет опустошительной прошлой войны. Вспомнили сыновья погибших отцов, вдовы — мужей, матери — сыновей. Вспомнили набеги русских галерных флотов, безжалостного врага, высаживавшегося на побережье Швеции и разорявшего все дотла. И вот свершилось. А если все это предстоит пройти еще раз?
— А если русские снова придут и захотят отомстить нам за объявление войны?
— А может, мы не будем воевать?
— Может, просто объявим войну и ничего предпринимать не будем?
— Может, русские не заметят? — Тихо, почти шепотом переговаривались между собой оглушенные Королевским указом жители Стокгольма. Да и в армии настроения были нерадостными. Оказалось, войны более всего хотели дворяне, заседавшие в парламенте, а не служившие в армии.
Командир Королевского драгунского полка барон Унгерн фон Штернберг мрачно объявил своим офицерам приказ готовиться к погрузке на суда. Молча выслушали. Переглянулись. Опустил голову майор Мейергельм, о жене да дочери задумался. Молчал полковой пастор Тибурциус. Лишь перекрестился.
По улицам поволокли арестованных в гавани русских купцов в тюрьму. Случись это раньше, когда войны не было, а Стокгольм бушевал, поднятый известием о гибели Синклера, и бил стекла в русском посольстве, в запале могли бы купцов разорвать прямо на улице. А тут притихли. Смотрели молча, как вели их под караулом усатые строгие королевские гвардейцы. Это уже было серьезно, это было страшно. Раз появились первые русские пленные, теперь можно было ждать какого угодно ответа от русских. В гавани уже готовились суда для отправки войск в Финляндию. Подходили полки на погрузку. Радости не было. Настроение и офицеров, и солдат было подавленное. В воздухе висело ощущение какого-то рока. Все делалось медленно и вяло. Уже три месяца минуло, как полкам было объявлено, чтобы они готовились к походу, но когда дело дошло до выступления, оказалось, многое было в неисправности. Одни офицеры подали в отставку, другие смирились.
Когда пошел на погрузку Королевский драгунский полк, прямо со сходней в воду сорвалась лошадь. На глазах командира полка, Унгерна фон Штернберга.
Отвернулся старый вояка к пастору Тибурциусу, стоявшему рядом и все видевшему, сказал в сердцах:
— Черт ее побери! Войну начали против нашего желания, так и пойдет. Теперь остается только молиться, пастор. Мне кажется, все это закончится бедой.