Курьер из Стамбула

— Капитан Веселовский Алексей Иванович с супругой своей Марией Ивановной, — отвечал Алеша. — Назначен генерал-поручиком Урусовым комендантом сей крепости.

Было видно, как обрадовался прапорщик, засуетился:

— Господи, Слава Богу, как я рад вам, наконец-то. А то ведь я даже и не знал, что делать-то мне здесь. В прошлом годе, как заложили сию крепость приказом господина тайного советника Татищева, так меня здесь и оставили. А что дальше-то мне делать — ума не приложу. Опыта, простите, нет никакого. Солдаты сами по себе несут службу, казаки сами. А я сам по себе. А теперь вот вы приехали. Размещайтесь, обустраивайтесь. Это ваша теперь изба. А я пойду в другую.

— Хорошо, — согласился Алеша, — давайте все дела на завтра отложим. А то мы с дороги устали. Надо действительно разместиться. А с утра пожалуйте к нам на чай. Заодно и обсудим все. — Веселовский уже почувствовал, что входит в роль коменданта.

— Хорошо, хорошо, господин капитан. До свиданья. До свиданья, сударыня, — прапорщик, весь смущенный, раскланялся и удалился.

— Ну что, Машенька, вот и жилье наше первое, — обнял ее за плечи Алеша. — Как тебе?

— С тобой, милый, мне везде рай, — отвечала Тютчева. — Ну ладно, ты осматривайся, а я с Епифаном по хозяйству займусь, вещи надо распаковывать, раскладывать, убираться здесь.

Дом состоял из двух комнат, разделенных холодными сенями. Одна из них была кухней, а другая горницей. Кухня от 5 аршин в ширину до 6 в длину, горница чуть поболе — 7 на 8 аршин. Высота от пола до потолка была в 3 с половиной аршина. Полы и потолки везде настланы из толстых лиственных досок. Потом Веселовский узнал, что местные дома называют не избами, а связями. В доме было шесть или семь окон, два из которых находились на передней, обращенной на улицу стене кухни, еще два на стене, смотрящей на двор.

Остальные три окна были в горнице. Получалось, что кухня выходила на улицу, а сени и горница во двор. Перед сенями устроено маленькое крылечко с навесом. Крыша соломой крыта и поднималась на три четверти высоты всего сруба.

Из сеней вели три двери. Одна в кухню, другая в горницу, а третья — в чулан. Чулан — отгороженное от сеней дощатой перегородкой помещение, где хранятся обыкновенно сундуки, съестные припасы и прочий мелкий скарб. В одном углу сеней имелась лестница, которая вела на подволоку[19].

На кухне в одном углу была большая битая из глины русская печь с белой трубой. Над самым входом от печи до противоположной стены, на один аршин от потолка, тянулись полати, настланные из досок. На них тоже можно было что-то хранить. Под полатями стояла в углу деревянная кровать. Вдоль стен тянулись лавки, да стол перед ними. В переднем углу, как водится, размещалась божница, уставленная иконами. У стены, возле печи, стоял еще так называемый завалок[20]. На нем самовар высился. У самой двери, возле печи, стояла лохань, над которой повешен был рукомойник.

В горнице была также устроена печь слева от входа, а справа стоял шкаф. Напротив печи стояла кровать. Стол и три кривоватых стула завершали перечень всей мебели горницы. Пока Алеша все это рассматривал, Маша с помощью молчаливого Епифана деловито принялась за уборку и наведение общего порядка.

«Господи, — подумалось, — и откуда она все это умеет? Ведь, казалось, росла в барском доме, все за нее делали девки дворовые. Ан нет, все сама может, вот уж хозяюшка настоящая мне досталась».

Так и началась их жизнь в Разсыпной. Веселовский занимался целыми днями с солдатами и казаками. Пока была зима, даже осмотреть валы и их состояние было невозможно. Валов было, кстати, три, со стороны Яика не насыпали. Считали, что берег здесь крутой больно, не подняться будет противнику. Не понравилось это Веселовскому.

Ну да, зимой и так все скрывалось под толстым слоем снега. Толком-то и не определиться. Поэтому время коротали за строевыми занятиями, что проводил Алексей с солдатами, да разводом караулов, в которые наряжали, в основном, казаков по той причине, что казаки все были тепло одеты. И полушубок был у каждого, и папаха мерлушковая. По трое они выезжали в степь разъездами и кружили вокруг крепости, высматривая, не приближается ли кто чужой.

Гарнизон повеселел с появлением коменданта настоящего. Соскучились по начальнику воинскому, по руке твердой, опытной. Даже экзерции строевые выполняли с охотой. Прапорщик Касторин аж светился весь, так радовался, что свалилась с него ноша непосильная. Вышагивал рядом со строем, взад-вперед, командовал задорно, голосом молодым, звонким. Казаки посмеивались в бороды густые, но смотрели одобрительно. Сами тож подтянулись, хотя Лощилин и так держал их в строгости.

Казаки были действительно с Дона. Случай занес их сюда в степь оренбургскую, но все мечтали о возвращении. Командовал ими атаман Лощилин Данила. Мужик статный, в возрасте, широкоплечий, с бородой окладистой. Из-под бровей густых взглядом зыркал. А глаза черные, бесстрашные. Нос с горбинкой. Серьга в ухе. Сказывал: