Курьер из Стамбула

Лето кончилось. Наступил сентябрь. Машенька уже с животом большим часто сидела на лавочке во дворе дома и на солнышке грелась. Раньше-то она с Алешой вместе на вал поднималась, вместе степь безбрежную рассматривали, запахами ее пряными наслаждались. Теперь уж тяжело стало.

Алеша стоял, как обычно, на валу и зорко вглядывался в даль. Вдруг он заметил, как три казака, утром посланные в караул, наметом несутся в крепость, а с собой везут четвертого, неизвестного. Забилось сердце у капитана. «Не иначе “гостей” надо ждать», — мелькнула мысль.

Казаки ворвались в крепость, осаживая хрипящих от бега коней.

— Капитан, башкиры идут. Орда большая, человек пятьсот, а может с тысячу, — крикнул старший караула. — Вона казак самарский прискакал от коменданта Новосергиевской, весь пораненный, — показал на четвертого, еле державшегося в седле. — Не устояли они. Побили всех башкирцы.

— Поднимай казаков, Фаддей, прапорщика Касторина сюда с солдатами. Раненного перевязать, — распорядился капитан. Сам поспешил домой.

— Маша, Пелагея, — запыхавшись от бега, — Маша в погреб, как обещала.

— Что? — глаза ее округлились.

— Маша, скорее, я тебя умоляю. Башкиры идут и много их. Скорее, Маша, — Веселовский подталкивал ее тихонько к погребу.

— Ой, Господи, как там страшно, — одной рукой держась за руку Алеши, а другой крестясь, Маша начала спускаться в подземелье. Пелагея за ней.

— Ничего, Машенька, потерпи родная. Мы отобьемся, и я сразу за тобой приду, — успокаивал ее Веселовский.

Закрыв крышку, он вышел на улицу. Там его поджидал уже Епифан. За поясом у него был пистолет длинный, сабля кривая башкирская висела с боку, а на плече он держал топор необычный. Огромный, с длинным топорищем, сразу видно — боевой. Такие Алеша только на старинных картинах видел. Видно, сам для себя Епифан выковал.

Посмотрел на него капитан и махнул рукой:

— Пошли, Епифан. Кажись, наш час пробил.

Глава 8 В осаде

У ворот уже собрался гарнизон и все жители. Коменданта поджидали. Веселовский в сопровождении Епифана подошел к ним. Сразу распоряжаться начал.

— Касторин, возьмите трех-четырех человек укрепить ворота. Всех солдат рассредоточить по стенам. Потом сам к ним присоединишься. Атаман Лощилин, скажи казакам, чтобы коней всех сбатовали и за избами схоронили, а затем на стены шли вместе с солдатами. Стрелять только залпами для большего урона и с близкого расстояния. Я буду возле пушек. Да, Лощилин, оставь пару казаков за воротами наблюдать. Теперь с вами, мужики, — обернулся Веселовский к крестьянам, что испуганно жались к военным.

— Натаскайте несколько бочек воды к воротам. Думаю, что башкиры поджигать их будут, дабы в крепость ворваться. Тушить надо будет чем-то. Всем бабам и детям своим малым скажите — пусть в погреба прячутся. Сами берите вилы, косы, любое оружие, что имеете. И наблюдайте за башкирами со стороны Яика. Берег там крутой, но вдруг пешие полезут. Ну все, — закончил, — по местам тогда.

Работа закипела. Прапорщик Касторин занялся воротами, укреплял их подпорками бревенчатыми. Крестьяне носили воду и поливали дерево, чтоб горело хуже. Потом наносили еще несколько бочек воды про запас и удалились к своим. Казаки спрятали лошадей и, перемешавшись с солдатами, расположились на стенах, осматривая фузеи, проверяя ладунки, порох, заряды.

Веселовский с Лощилиным стояли рядом с пушками, наблюдая за подготовкой орудий к стрельбе и вдаль поглядывая. Ветерок степной свежий запахи нес новые, тревожные.

А там, вдали, чернело уже что-то неведомое.

— Башкирцы валят, — произнес казак. — Скоро начнется. Окропим траву степную кровушкой, — перекрестился.

Веселовский не ответил. Какие-то предчувствия не оставляли его. «Погибну, что ль?» — думалось, а в слух сказал:

— Ты, атаман, передай своим, чтоб порох берегли. Надобно огнем отбиться. В рукопашной нам не выстоять. Их вона сколько.

— Да кажный казак десятерых стоит, — возразил атаман.

— Согласен, только сколько их, мы не знаем. Сначала огнем отбиваться будем, положим поболе, ну а там, если мало им покажется, пойдем с Божьей помощью.

Башкиры приближались. Казалось, вся степь заполнилась всадниками в пестрых халатах, в шапках войлочных остроконечных. Хвосты и бунчуки развевались по ветру. Орда подошла шагов на триста и остановилась. Выжидали. В центре виднелся вожак в зеленом тюрбане. Это было видно и по уверенной посадке в седле, богатой одежде, но главное — по огромной густой черной бороде, что отличала его от остальных башкир.

— Карасакал, — кивнув на него, произнес Лощилин. — Сам сюда пожаловал. Черт чернобородый. Как же его выпустили…

Было видно, что он отдает какие-то распоряжения, и от окружающей его группы отделился всадник, направившись прямо к крепости.

— Не стрелять, — скомандовал Веселовский, — выслушаем, чего хотят.

Башкир подлетел прямо к воротам и закрутился на своей низкорослой косматой лошаденке:

— Эй, урус. Великий Карасакал кильган[21], отдай ему крепость. Жить будешь.