Курьер запаздывает

У моста поезд с лязгом и пыхтением тормозит, и проводник выпускает меня из клетки. Спрыгиваю на гравий и, делая вид, что не вижу ориентирующих жестов проводника, быстро иду к хвосту поезда - подальше от вагона, в котором едет мосье Каншон. Убежден, что в Париже он все-таки постарается обойтись без услуг немцев. Вряд ли Тропанезе простит ему шаг, способный навлечь на меня подозрение РСХА, поскольку этим самым будет возведена стена между Слави Багряновым и Эрикой, ожидающей его появления в “Кайзергофе”.

Поезд, простояв не больше минуты, показывает мне тыл, а я, закурив, ступаю на мост и иду, сопровождаемый равнодушными глазами полицейского наряда. На середине сплевываю с высоты в желтые волны Ионны и делаю это трижды - на счастье.

Полдела сделано. Ау, мосье Каншон! Будете в Милане - кланяйтесь Дине и Альберто. И скажите, что усики Дине к лицу, хотя связи с ОВРА способны оттолкнуть и более пылкого поклонника, чем я. И еще передайте, что использовать шикарных дам в качестве курьеров старо и неосторожно. Они так приметны, что полиции просто не остается ничего другого, как зарегистрировать их в картотеке и отечески опекать в поездах. Прощайте, мосье Каншон!

…Католический собор сер и угрюм. Его башенки и своды заштрихованы сизым голубиным пометом. Самих голубей что-то не видно. Вымерли или сдобрили постные супы горожан. Мраморные ступени, истонченные подошвами, безукоризненно чисты. При входе окунаю палец в чашу со святой водой и останавливаюсь, давая глазам привыкнуть к полумраку. Сквозь цветные витражи со сценами из писания льется меркнущий где-то на полпути багровый свет Святые в нишах строго взирают на меня пустыми черными глазницами. У алебастровых ступней трепетно колышутся огоньки тоненьких свечек.

Тишина. Такая глубокая, что кружится голова.

Мне нужен священник, отец Данжан, но как отыскать его, не задавая вопросов? Иду вдоль стены, описывая круг, и вспоминаю приметы Данжана. Среднего роста, коренастый; нос с горбинкой, серые глаза… Попробуй разобрать в полумраке цвет глаз!… “У него привычка часто и негромко кашлять. Ищи кашляющего, Слави”.

Впереди меня дама. Черное платье, черные волосы. Вдова? Надо держаться за ней - вдовы в храмах по большей части не только молятся, но и ищут утешения в бесе де со служителями церкви.

Шаг за шагом подходим к кафедре. Священников целых пять. Коленопреклоненные, они шепотом молятся, перебирая четки. Который из них Данжан? И вообще, здесь ли он?

Дама замирает, и я следую ее примеру. Один из священников оборачивается и через плечо долго и пристально смотрит на нас. Поднимается с коленей. Он сед, аскетически сух и призрачно бледен.

- Мадам?… Мосье?

Женщина судорожно протягивает руку.

- Отец Антуан, помогите мне!

- Но чем, дочь моя?

Короткий придушенный кашель доносится до моих ушей. Отец Антуан успокаивающе гладит даму по плечу.

- Не отчаивайтесь. - И ко мне: - Мосье?

- Сначала мадам, - говорю я.

Священник проницательно смотрит на меня.

- Вы не из нашего прихода?

- Я издалека, святой отец.

Еще один - в темных одеждах - поднимается с коленей. Мягко ступая, подходит к нам. Кашляет.

- Вы впервые в нашем храме?

- Да, - говорю я.

- Хотите облегчить душу молитвой?

- Нет, исповедаться.

- Я приму вашу исповедь…

Он действительно почти непрерывно кашляет - скорее всего, это запущенная нервная болезнь. Идем в исповедальню, куда - совсем некстати - направляется и отец Антуан в сопровождении дамы.

В кабинке тесно и пахнет свечами. Бархат тяжело обволакивает стены, глуша голос; сквозь окошечко в пологе мне видна часть лба отца Данжана.

- Говорите, сын мой. Мы одни, и только господь и я, его слуга, слышим вас в эту минуту.

- Я впервые в храме - не только в вашем. Как начать и о чем рассказывать?… Все, что я помню и знаю, это слова к окончанию службы: “Идите с миром! Месса окончена’”

Молчание. Слышу неразборчивый шепот из соседней кабинки - там исповедуется вдова. Отец Данжан - если это он? - слишком медлит с ответом.

- Это так. Идите с миром!

- Где Жоликер?

Шепот по соседству смолкает. Шорохи - и тишина.

- Где Жоликер? - повторяю я. - У меня мало времени - несколько часов. Говорите же! Почему он замолчал в мае?

- Он арестован.

Так… Мне душно, и я расстегиваю пуговицу у воротника.

- Это случилось в мае?

- Да, в ночь с восьмого на девятое.

- Кто арестовал его?

- Немцы.

- За что?

- Выяснить не удалось.

Прощай, Жоликер! Прощай, товарищ! Из гестапо не возвращаются. Как оно добралось до тебя? С помощью техники или предательства?… Вряд ли Данжан поможет мне разобраться и установить причины. Он только участник Сопротивления, честный француз, но не специалист по контрразведке. Жоликер для него был, есть и будет Анри Жоликером, хозяином маленькой велосипедной мастерской, приехавшим в город после оккупации и едва вошедшим в контакт с франтирерами и мак eq \o (и;ґ). Его арест - рядовая потеря для организации Сопротивления, а для меня - тяжелый удар…

- После Жоликера что-нибудь осталось?

- Ничего!

- Вы не доверяете мне?

- Я же говорю с вами…

- Это не ответ!