Курьезы холодной войны. Записки дипломата

После того как Марина немного успокоилась, Богословский предложил ей спуститься с ним вместе к пострадавшей машине, чтобы оценить ущерб, обещая ей дать своего механика, который всё сможет починить или найти запасные части. Я присоединился к ним, и, оказавшись на тёмной улице, мы направились к тому месту, где стояла Маринина машина. «Вот, посмотрите», — утирая платком влажные глаза, сказала она, заходя с тротуара к пострадавшей уличной стороне своего автомобиля. Мы с Богословским последовали за ней, готовясь увидеть сильно разбитый бок машины, но, посмотрев на него, мы увидели только слегка лоснящийся под тусклым светом отдалённого уличного фонаря совершенно нетронутый корпус «Жигулей».

Марина обомлела при виде произошедшей с её машиной метаморфозы. Как бы не веря собственным глазам, она стала трогать её бок рукой, повторяя, что она ничего не придумала, и что бок машины был разбит всего 10–15 минут тому назад. Богословский тогда высказал предположение, что, может быть, Марина ошиблась и первый раз смотрела на чужую машину, на что она логично возразила, что поблизости там не было никаких машин вообще. Раздумывая над этой загадкой, мы в приподнятом настроении вернулись к столу, где все продолжили обсуждение невероятного происшествия.

После завершения вечера Богословский спустился на улицу, чтобы немного проводить гостей, и, попрощавшись с остальными, повёл нас с Мариной к её машине. Подходя к ней со стороны водителя, чтобы открыть двери, Марина вдруг с ужасом вскрикнула, и, показывая на бок машины, со слезами стала говорить, что всё-таки она была права и что ту сторону машины действительно разбили. Мы перешли на сторону Марины, и при первом взгляде на этот бок машины увидели, что он на самом деле разбит. Потрясённые этим уже не первым за вечер происшествием с автомобилем Марины, мы стали в полутьме более внимательно разглядывать и трогать повреждённую поверхность, когда вдруг Богословский небольшим усилием потянул на себя один конец сильно смятого корпуса и легко отставил его в сторону. Перед нашими изумлёнными взглядами предстал совершенно цельный бок машины. Придя в себя от ещё одного пережитого шока, Марина бросилась на Богословского с поднятыми кулаками и стала радостно колотить его куда попало, требуя от него объяснения. Придерживая одной рукой сделанный из папье-маше измятый бок автомобиля, заядлый шутник объяснил, что по его заказу он был изготовлен одной из художественных мастерских некоторое время тому назад и ожидал подходящей возможности его применения. В тот вечер такая возможность ему представилась, а все перемены декораций под покровом темноты проделал его личный шофёр.

Выше рассказанные шутки нашего замечательного композитора — это всего лишь отдельные эпизоды его постоянного разыгрывания своих друзей и знакомых.

ВСТРЕЧИ С АЛЕКСАНДРОМ ГАЛИЧЕМ

С нашим талантливым бардом, сценаристом и драматургом Александром Галичем первой познакомилась моя Наташа во время отдыха в Доме творчества работников кино в подмосковном Болшево. Там, ещё только начиная приобретать известность, он вечерами в узком кругу исполнял свои песни. Приезжая в Болшево навещать Наташу по уик-эндам, я тоже познакомился с ним, но тогда наше знакомство продолжения не имело. Как и в случае с Богословским, мы стали видеться года 2–3 спустя в гостях у Марины Фигнер. Галичи жили в соседнем с нашим доме кооператива писателей, с которым у нас тогда был общий двор, и благодаря этому мы там часто накоротке встречались то с Александром, то с его женой. Зная, что я работал в МИДе, сам он, проявляя, видимо, деликатность, никогда со мной наедине наших внутренних вопросов политики не обсуждал, и наши разговоры на ходу, как правило, ограничивались бытовой тематикой и международными событиями, за которыми он с вниманием и интересом следил.

В гостях у Марины всегда бывало немало людей, некоторых из которых иногда Александр не знал вообще, а с другими был знаком совсем немного. Несмотря на это, особенно с учётом начавшихся у него проблем с властями на почве диссидентства, Галич очень откровенно высказывался о своих взглядах на наши советские неурядицы. Однако самая красноречивая, хотя, по большому счёту, совсем мягкая, критика социалистических порядков звучала в его стихах и песнях.

Исполнять свои песни под гитару он очень любил и нередко после нескольких рюмок сам выражал желание что-нибудь спеть. Гитары у него с собой в гостях никогда не было, и когда наступало время петь, он просил меня принести мою шестиструнную гитару. Эту прекрасную немецкую гитару привезла как-то из Берлина и подарила мне моя сестра Люся. Кстати, однажды на ней целый вечер играл и под неё пел Владимир Высоцкий, который приходил вместе с Мариной Влади к одному из наших соседей по дому. К сожалению, его попытки оставить на ней свой автограф оказались безуспешными, так как её лаковая поверхность не принимала на себя никаких надписей.