Курган

Доехав до равнины, Самакона увидел более крупные фермы и отметил, что отвратительные рогатые гйаа-йотн выполняли на них почти человеческую работу. Он также заметил фигуры, более похожие на человеческие, тащившиеся по бороздам, и ощутил необычайный испуг и отвращение. Это, объяснил Глл’-Хтаа-Инн, были те, кого люди называли им-бхи, существа, которые умерли, но были механически оживлены для промышленных нужд средствами атомной энергии и силой мысли. Рабы не обладали бессмертием, как свободные жители Цатха, поэтому со временем количество им-бхи сильно увеличилось. Они были верными и преданными работниками, но не так точно исполняли мысленные команды, как живые рабы. Самое большое отвращение вызывали те трупы, чьи увечья были особенно заметными: у одних не хватало головы, у других присутствовали странные и причудливые на вид искривления, перемещения и пересадки в разных местах. Глл’-Хтаа-Инн пояснил, что этих рабов использовали в кровавых боях, частенько проводившихся на специальных аренах, ибо люди из Цатха были большими любителями острых ощущений и требовали все новых и новых зрелищ для стимуляции своей утомленной психики. И хотя Самакона не был слишком чувствительным человеком, его неприятно поразило то, что он услышал.

Вблизи городские здания внушали ужас своими чудовищными размерами и нечеловеческой высотой. Глл’-Хтаа-Инн пояснил, что верхние части башен больше не используются, и некоторые из них даже были сняты, чтобы не беспокоиться об их содержании. Равнина вокруг теперь застроена другими, низкими домами, которые гораздо предпочтительнее древних башен. От всей этой громады из золота и камня шел непрерывный гул, а по большим дорогам, вымощенным золотом и камнем, сновали потоки повозок.

Несколько раз Глл’-Хтаа-Инн останавливался, чтобы показать Самаконе отдельные интересные здания, например храмы Йига, Тулу, Нуга, Йеба и Невыразимого, которые стояли вдоль дороги через редкие промежутки, каждый в своей особой роще, как было принято в К’ньяне. Эти храмы, в отличие от тех, что остались на равнине за горами, активно посещались: большие группы всадников приезжали и отъезжали непрерывно. Глл’-Хтаа-Инн водил Самакону в каждый из храмов, и испанец наблюдал за изысканными и разнузданными обрядами со сложным чувством отвращения и восхищения. Ритуалы Нуга и Йига были особенно отталкивающими – до такой степени, что он даже воздержался от их описания в рукописи. По дороге им встретился только один приземистый черный храм Цатхоггуа, но он был превращен в святилище Шуб-Ниггурат, Всеобщей Матери и жены Невыразимого. Это божество чем-то напоминало Астарту, и ее культ показался набожному католику в высшей степени отвратительным. Меньше всего ему понравились эмоциональные крики, издаваемые молящимися, – необычно резкие для людей, которые перестали пользоваться речью для общения.

Недалеко от предместий города, уже в тени его устрашающих башен, Глл’-Хтаа-Инн указал на уродливое круглое здание, перед которым выстроились огромные толпы. Это, сказал он, один из многих амфитеатров, где пресыщенные впечатлениями люди наблюдают довольно странные игры и забавы. Он хотел остановиться и провести Самакону внутрь, но испанец, припомнив изуродованные фигуры на полях, отчаянно запротестовал. Это была первая дружеская размолвка, из которой жители Цатха поняли, что в моральном плане их гость слишком узок и ограничен.

Цатх представлял собой густую сеть удивительных древних улиц, и, несмотря на растущее чувство страха и отчуждения, Самакона был очарован какой-то космической тайной, которая присутствовала в этом городе. Головокружительный гигантизм его башен, внушавших благоговейный страх, многолюдная жизнь на его нарядных проспектах, необычные орнаменты на дверях и окнах домов, странные виды, мелькающие на окруженных балюстрадами площадях и ярусах огромных террас, и окутывающая город серая дымка, которая, казалось, подобно низкому потолку давила на улицы, похожие на ущелья, – все это смешалось в сознании Самаконы, исподволь готовя его к новым, дотоле не испытанным ощущениям. Его сразу же привели на совет руководителей, который собрался во дворце из золота и меди, расположившемся в парке с фонтанами, и некоторое время дружелюбно допрашивали в сводчатом зале, украшенном причудливой фресковой живописью. От Самаконы ждали исторических сведений о внешнем мире и обещали, что, в свою очередь, все тайны К’ньяна будут открыты для него. Единственным недостатком было то, что совет принял неумолимое решение: Самакона никогда не вернется в мир солнца и звезд, в свою родную Испанию.