Курган. Часть 1, 2 (СИ)

— Ой не верти, Дубыня! Ой не верти! — погрозив пальцем захохотала Белана. — Не о том ты беспокоишься, что озябнем мы. Тебе просто на нас голых смотреть непривычно и противно. Вон как глазами нас пожираешь, будто трех жаб столетних под корягой увидел! Ты нас рассматриваешь, будто бородавки ищешь. А лицо у тебя при этом… Ну сознавайся, так это иль не так?

Русалки расхохотались. А леший от слов Беланы оторопел. Покрутил головой и с усилием выдохнул. У него просто не было слов. Ну, Белана! Ну сказанула! Ох, с ними, с русалками, надо ухо востро держать. Так мысли скачут, такое закрутят иной раз!

— Да что ты! на вас глядеть, да противно?! Наоборот! Приятно невыразимо! Я даже слов не подберу, как приятно, и как невыразимо! Вы ведь нет то, что лешачихи наши, или кикиморы, что по болотам ползают. Да на вас глядючи — душа веселится и в пляс рвется!

Ярина улыбалась. То, что грозный хозяин необъятного леса смущается как обыкновенный смертный, забавляло ее.

— Ладно, — сказала она. — Не слушай Беланку: ей бы все язвить, не подумавши. Дай-ка мне простую девичью рубаху, и к ней поясок расшитый. Я оденусь. Замерзнуть не замерзну, а за столом в таком виде вроде сидеть не гоже.

— И мне тоже, — попросила Велла. — Я тоже оденусь.

— А я так останусь, — надула губы Белана. — Кому мой облик не нравится — пусть не смотри! А замерзнуть я не боюсь! Еще чего!

— Белана! Не перечь, не принято голыми за столом сидеть, — мягко сказала Ярина. — Ты это не хуже меня знаешь. Когда в Виннету пойдем, ты ж не будешь по городу голой бегать? Или того паче — в корчме без одежки восседать? Приучайся. На, надевай.

Она протянула строптивице одну из беленых холщовых рубах, что трепетной рукой передал ей Дубыня. Белана, все так же дуясь, нехотя накинула рубаху. Окрутив себя тонким пояском, она ловко собрала волосы в пышный хвост. Перетянув его простым кожаным шнурком, что нашелся в ее поясной суме, русалка преобразилась: вместо веселой хохотушки поучилась скромная и благонравная девица.

— Эх, волосы прикрыть нечем, — жалобно простонала она. — Простоволосой-то негоже. Хотя не замужем, и так сгодиться. Ну да ладно, на люди идти не собираюсь. Потом, не удержавшись, фыркнула. — Ну как? Так лучше, Дубыня? Говори, не томи! Не противно теперь? Смотреть можешь?

Леший задорно подмигнул. Эта бойкая и смешливая русалка была ему явно по душе.

— Тебе, моя красавица, все к лицу. Ты в любом обличье хороша!

У Дубыни даже голос из высокого и скрипучего, стал медовым, мягким и низким. Будто мурлыкающий кот, получивший свою плошку сметаны, насытившейся от пуза, и благодушно разрешивший почесать за своим ушком. А глаза лешего, когда он смотрел на Белану, переставали гореть пугающим зеленоватым огоньком. И черты лица разгладились, потеряв свою резкость и непривлекательность. Сейчас рядом с русалками сидел обычный благопристойным мужчина, коих немало встречается по окрестным лесам.

— Что-то ты Дубыня на нашу молодицу заглядываться начал! — не преминула подкусить его Велла. От ее взгляда не укрылись происходящие с ним перемены. — А то смотри, как бы тебе по осени сватов засылать не пришлось!

Белана звонко рассмеялась. Она и сама приметила, что пришлась Дубыне по нраву. С самого начала, с самого первого мгновения, как только леший из вихря оборотился в человека и увидел ее. Это ей нравилось и даже немного льстило. А почему бы и не поиграть с лешим, если у того все на лице написано? Вот! И повеселится, с нее не убудет.

— А почему бы и нет? — томно вздохнула Белана. — Ты, Дубыня, как? Согласен? Будешь сватов засылать? А то смотри — обнадежишь доверчивую девушку, а сам в кусты ящеркой юркнешь. И ищи-свищи тебя! Лес-то во-он какой! Большой, необъятный… Ты себе укрытие под каждым кустиком, под каждой травиночкой найдешь, где искать тебя потом? Давай, засылай! Как водится — по осени ждать буду! Я согласна.

Леший не знал, что и ответить. Конечно, старшие боги могли жениться, что и делали не раз. Там, в Ирии, обычно хранили друг другу верность. Иначе это могло кончиться плачевно. Такое бывало. Гнев разъяренного бога мог причинить много бед и простым земным неповинным жителям. Божьи дети всегда становились богами или кем-то иным, — владеющим нешуточной силой. Это в Ирии. Но порой спускаясь на землю, боги и богини давали себе волю. Ни одна земная женщина, и ни один мужчина были осчастливлены их вниманием. И дети эти — рождавшиеся от богов и людей — всегда отличались от простых детей. А когда вырастали, то становились великими героями — богатырями, или кудесниками — колдунами, а порой и волхвами.