Курган. Часть 1, 2 (СИ)

Монах смотрел недоуменно, явно не понимая, что хочет Кирилл.

— О какой пирамиде говорит господин? Я вижу только море, вот тут, — мнах указал на конец дороги, — путь на скалу заканчивается. Но если пройти по нему немного дальше, то мы окажемся в том месте, где имеет право быть лишь лорд Абигор. Мне туда ходить запрещено, а если бы и хотел, то все равно не смог бы пройти дальше этого места. И то, что я сейчас был там, — это благодаря воле лорда Абигора.

— Ясно, — сказал Кирилл, хотя на самом деле ничего не было ясно. Ясно лишь то, что он видит эту диковинную пирамиду, и вход в нее, а монах Яков нет. Вот так-то…

— Идемте Яков, я не буду торопиться.

Несмотря на кажущуюся крутизну спуск с утеса оказался достаточно ровным и удобным. Кирилл и не заметил, как они оказались в долине.

Внизу Кирилла обдал теплый ветерок, не чета тому прохладному морскому бризу, что свободно разгуливал на вершине утеса.

«Интересно, останется ли у меня этот дар: понимать чужую речь и говорить так, чтобы понимали меня? — размышлял Кирилл. — Или стоит мне выбраться отсюда в свой мир, как это чудное дарование исчезнет?» Он усмехнулся этой, в общем-то, дикой мысли. Только попал неведомо куда, не успел ни в чем разобраться, а уже думает о возвращении.

А может, то что он сейчас видит всего лишь бред? Тот спокойный бред, те же видения, что одолевают душевнобольных? Впрочем, что видят люди с помраченным рассудком, Кирилл не знал. Так что сравнить не с чем. Единственное в чем он твердо был уверен, это то, что у него не белая горячка, в народе именуемая ласковым словом — белочка.

Насколько слышал Кирилл, в белочке не ощущается того спокойствия и умиротворения, что овладевало им сейчас. В белой горячке народ мечется и видит всякую жуть и непотребство. В ней мозги клинит так, что небо с овчинку кажется. А тут же небо голубое, бездонное. И никаких страхов Кирилл не ощущал. Это первое. А второе — Кирилл выпивал редко, немного и только качественные напитки, а не ту бодягу, что льется на несчастную Россию.

Кирилл поймал себя на мысли, что предложи ему вернуться обратно, он всеми силами станет этому противиться. Что-то возвращаться нет ни малейшего желания. Ведь он попал в сказку. А часто ли люди попадают в сказку? Нет. Большинство — никогда. Люди тянут лямку рабочей скотинки, не задумываясь о будущем. Рабочая скотинка — это так, образно. Неважно, откуда ты смотришь на мир: из иллюминатора собственного лайнера или сквозь грязное стекло общественного транспорта. Главное — ты обязан что-то делать, выполняя порой никчемную, никому не нужную работу. Надо работать. Работать изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Работать всю свою короткую жизнь, ни о чем не задумываясь, не видя, как прекрасен мир.

А когда бьет последний час, и, помахивая зазубренной косой, приходит курносая в погребальном саване, то люди начинают судорожно цепляться за жизнь.

Неважно как! Неважно зачем! Но надо пожить еще чуть-чуть, хоть немного, хоть самую малость!..

Людям некогда смотреть по сторонам. И сказка, в которую, возможно способен попасть каждый, проходит стороной. Впрочем — это не их вина. Просто надо жить и выживать. Такова жизнь. Мир давно поделен на черное и белое. Середины нет. Есть богатые. Есть бедные. Но и те и другие должны пахать, пахать и пахать, чтоб выжить, что снова и снова заработать немного (или много, у всех свой критерий) денег. Ведь что ни говори, а определенное их количество дает какую-то иллюзорную свободу. И свободу мыслить, и свободу действий в том числе…

Кирилл шел, с любопытством оглядывался, впитывая и запоминая каждую мелочь, и продолжал размышлять.