Курган. Mound

И я со страхом стала ждать его «сватовства», которое нарушило бы нашу светлую многолетнюю дружбу ещё с первого класса.

И начало Мишкиной речи слушала, напустив на себя угрюмое молчание. А Мишка, открыв бутылку и налив вина в бокалы, которые я с неохотой поставила на стол, провозгласил: «Давай, Дуня, выпьем за моё возвращение из армии и за нашу встречу! Ты, ведь, знаешь, что я не тебя любил, а Ольгу…»

«Ну, начинается, – с тоской и изрядной долей отчаяния подумала я, – прощай, наша такая хорошая дружба и ты, мой друг, Мишка! Сейчас он скажет, что, пересмотрев свои взгляды в армии, понял, что всегда любил только меня».

А Мишка, кивнув мне, чтоб подняла свой бокал, тихонько звякнул об него своим и выпил, взял из открытой коробки конфетку, пошуршал обёрткой, но есть не стал, положил обратно в коробку. Я съёжилась и с тоской смотрела в свой бокал, а Мишка продолжил свою речь: «Так вот, любил я не тебя, а Ольгу, – и широко улыбнувшись, уточнил, – это и тебе и всем известно». Действительно, то, что Мишка влюблён в Ольгу, было всем известно с самого первого класса! Но я-то тут причём?! А вот, как оказалось, причём, что Мишка и пояснил: «Но ты для меня с самого первого класса стала незаменимым другом, есть сейчас, и будешь всю мою жизнь». Мишка снова взял из коробки полуразвёрнутую конфетку, доразвернул и с аппетитом стал её есть. Мной овладело такое радостное ликование, что друг не потерян, и мы всё так же без напряжения и побочных эмоций можем продолжать дружить!

Мы и дружили. Если же ко мне в гости приезжала Ольга, переехавшая в соседний городок, уже замужняя женщина, я по негласному уговору, звонила Мишке. И он через пару часов был тут как тут с букетом цветов, бутылкой хорошего вина и коробкой конфет, весёлый и неистощимый на шутки, забавные рассказы, всевозможные смешные курьёзы. Эти встречи всегда носили характер общения школьных друзей, а что там творилось у Мишки внутри, знал только он.

«Переболел» ли Мишка уже своей любовью к Ольге, или нет, это был его собственный мир, в который я не вторгалась и не «царапала» ни взглядами, ни намёками, ни вопросами.

Сидя в удобном мягком кресле, под воспоминания детских лет о нашей с Мишкой дружбе, катании с откоса на лыжах, его не шуточной любви к моей однокласснице и подруге, я незаметно погрузилась в сладкую дрёму. Из дрёмы меня вырвала неожиданно возникшая за стеной громкая песня соседей, вероятно вернувшихся с площади от городской ёлки, куда и я раньше ходила с родными, с подругами, в новогоднюю ночь перед застольем. За стеной громкоголосо пело несколько голосов: «Динь, динь, динь. Динь, динь, динь, звон бокалов шумит, с молодою женой мой любимый стоит…»

Стрелки часов сошлись на двенадцати, я выпила своё «вино» под праздничный гул, доносящийся от соседей через стенку, отщипнула ягодку от кисти красного винограда. За стеной женский голос с печалинкой в интонации опять громко запел: «Динь, динь, динь. Динь, динь, динь, звон бокалов шумит, с молодою женой мой любимый стоит…». Тут же несколько женских и мужских голосов перебили поющую, загорланив, что было мочи: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня…» Песнопение сменилось весёлым смехом. Началась новогодняя ночь. Я знала, что не усну, но выключила везде свет, раздёрнула шторы на окнах и снова уютно устроилась в кресле, словно ожидая запоздавшего долгожданного гостя…

Но постепенно дрёма окутывала меня своей зыбкостью и через неё слышалось: «Динь, динь, динь. Динь, динь, динь, с молодою женой мой любимый стоит…», толи в праздничном шуме продолжал петь печальный женский голос за стеной, то ли в моей памяти удерживался грустный напев…

Пологий курган, заросший густым разнотравьем, как и прежде, неожиданно предстал предо мной. И я покорно пустилась в уже ставший привычным, обход этого знакомого до мельчайшей былинки пустынного места вокруг кургана. Потом по спирали стала всходить к невысокой плоской его вершине, пока не останавливалась от негромкого, застенчивого, милого голоса: «Дуняша».

И всегда в это время наступало резкое пробуждение, словно сон был хранителем тайны, скрывающейся за этим голосом, на вершине пологого степного кургана, до которой мне ни разу не удавалось подняться в однообразном и периодически повторяющемся сне.

Закончилась зима, весна, лето, наступила тёплая яркая осень.

За много лет я привыкла к своему одиночеству и к внутреннему ожиданию чего-то очень нужного и важного для меня, чего и сама не осознавала. Просто было чувство, что я не сделала что-то важное, от чего вся моя жизнь станет иной. Какой – я не знала, но – иной…

Вечер был тёплый, в окошко смотрела огромная полная луна, ничто не нарушало тишины во всём доме, уснувшем перед следующим рабочим днём …

Знакомый до мелочей пологий курган предстал передо мной в тишине тёплого осеннего дня. Я медленно обошла вокруг кургана и стала подниматься на его вершину. И услышала негромкое застенчивое: «Дуняша» …

Проснувшись, я долго вглядывалась в темноту ночи, словно надеясь разглядеть за окном кого-то …