Курганник

— С парнем-то? А чего с ним? Барин — помещик Шпарь — не поверил ему, вызвал пристава. Сызнова искали, а посля парнягу на каторгу сослали за душегубство. Таки дела.

— А хозяйка не появлялась больше?

— Народ разное гутарит. — Спиридоныч обернулся. — Вот наши девки, кто замуж до срока не вышел, ходят до ней суженого покупать.

— За грош ломаный — дюжину, — вставил Макар и рассмеялся.

Возница в сердцах сплюнул и хлестнул лошадь.

Справа вдоль дороги потянулось нераспаханное поле, поросшее высокой, ныне сухой травой. Цикады грохотали в ней, и, казалось, не горячее марево искажает горизонт, а невидимые музыканты сотрясают воздух своей мелодией. Виктор задумался, глядя на горящее в солнечных лучах золото. Чем-то поле тревожило его, что-то напоминало. Ковалев вздрогнул, когда догадка пришла на ум: зеленая высокая трава в ночной степи! Озноб охватил его.

— М-Макар, — шепотом позвал Виктор, желая отогнать страх присутствием друга, стараясь унять стук зубов. Зотов не расслышал, а на второй призыв не хватило сил.

То тут, то там в траве стали появляться бугры, сглаженные дождями и временем. Продолговатые, едва различимые в земле, они напоминали Виктору… могилы! Старые могилы. Ковалев оглянулся — дальше стояли покосившиеся темные кресты, словно изъеденные неведомым кладбищенским зверем. Мокрая рубашка прилипла к спине. Казалось, чужая холодная ладонь легла меж лопаток, примиряя с неизбежностью: обречен, и поздно что-то менять. Живой мир ушел в небытие, и нет ничего, кроме пыльной дороги, кладбища и скрипучей телеги, влекомой понурой клячей. Телега, везущая покойника. Везущая Виктора Ковалева. Оцепенев от ужаса, он видел, как темнеет небо, надвигается сумрак и тускнеет солнце, а свет его становится неживым, электрическим.

Горячее коснулось плеча покойника.

— Что?!

— Да ничего. — Макар протягивал другу бутылку с водой. — Попей, умойся. На тебя смотреть жалко. Это жара.

— Да, жара. Спасибо, — прошептал тот, хватая бутылку обеими руками.

— Да, пожалуйста, — пожал плечами Зот. — Не смотри долго на траву — в глазах потемнеет.

От слов его Виктору полегчало — пригрезилось, значит.

Было около пяти вечера, когда они подъехали к дому Макара. Жара стала спадать, солнце клонилось к западу за Шпареву балку.

— Вот спасибо, Вадим Спиридоныч! — поблагодарил Зотов, снимая с воза свою «Украину».

— Всегда пожалуйста, — пробурчал Спиридоныч, проверяя упряжь.

Когда кузнец отошел к калитке, старик горячо шепнул Виктору на ухо:

— Тот парубок — Макаркин прадед. Ен об этом никому не рассказывает.

Виктор удивленно уставился на старика. В ответ тот многозначительно подмигнул: смекай, мол.

— Чего он тебе нашептал? — От Зота не ускользнул их разговор.

— Да так просто, — пожал плечами Ковалев. — Стращает все.

— Ага, и всем говорит, что тот паренек мой прадед.

Виктор хмыкнул: интриги как при французском дворе. Меньше всего хотелось встревать в них со своими мерками.

— А разве нет?

— Доля правды в его балачке есть, но очень малая. Спиридоныч у нас известный рассказчик.

— Что-то ты меня совсем запутал, Зот, — обиженно пробурчал Виктор, глядя вслед удаляющейся бричке.

— Не напрягайся, Кова. Относись к старику как к Гансу Христиану Андерсену, и все будет нормально.

Едва Макар ступил во двор, под ноги к нему бросился Рафинад. Радостно лая, щенок вертелся у ног, и хозяину пришлось поднять собачонка на руки.

— Э нет! Целоваться не будем. — Зотов отстранился, когда Рафинад попытался лизнуть его в щеку.

Щенок присмирел, но короткий хвостик продолжал неустанно вертеться от радости.

На веранде друзей уже ждал накрытый стол. Ароматы печеного, свежей зелени и чего-то сладкого вскружили Виктору голову. Желудок отозвался голодным спазмом.

— Ну-ка, Рафинадус, иди гулять. — Макар отпустил собачонка во двор. — Сюда нельзя, — погрозил он пальцем.

Щенок понял слова хозяина, порог не переступил, но и от двери не ушел, усевшись на бетон.

Кузнец повесил рюкзак на крючок на стене.

— Хозяюшка! — позвал он, заглядывая в кухню. — В огороде, наверно, — заметил Макар. — Тогда пошли. В душе помоемся.

Глава 7 Вечер обещал быть томным

Легковерен женский нрав,
И изменчив, и порочен.

Ф. Шиллер. Поминки

Петр вошел в бар, приподнял зеркальные очки. Она, как всегда, разливала местным забулдыгам водку и бросила на вошедшего беглый невыразительный взгляд. Конечно, Люба не оценила ни темно-фиолетовой рубашки из шелка, ни светлых брюк, тем более не заметила лайковых туфель с острыми носами. Петр знал — прикати он в бар на «харлее», девушка и бровью бы не повела. Однако сегодня у него было больше шансов привлечь внимание Любы не только хорошим прикидом.

Петр опустил очки и не спеша подошел к прилавку, коротко отвечая на удивленные приветствия завсегдатаев.

— Привет, красивая. — Тренировка перед зеркалом не прошла даром, но пара слов — еще не разговор. А Петр понятия не имел, о чем говорить дальше.