Курячий бог

— Ну и зачем ты, Ида, сюда вышла? Тебе же нельзя вставать!

А мама погладила Тёму по голове, провела рукой у него над ухом, как будто проверяя, насколько отросли волосы, и сказала:

— Ну, Деник, ну ничего, все время лежать тоже невозможно. Потом мне не хотелось, чтобы Тёмка был ТАМ…

Папа кивнул.

А Тёма протянул маме совсем уже смятый букетик подснежников.

— Ой! Какая прелесть! — сказала мама. — Подснежнички! Еще ни разу не видела в этом году!

— И хорошо, что не видела! — засмеялся папа. — Они же в КРАСНОЙ КНИГЕ! Тетка все по сторонам озиралась, нет ли милиции! Я бы ни за что не купил, ПРИНЦИПИАЛЬНО, но уж ладно, только потому, что ты в больнице!

— Да, конечно, их нельзя собирать, — сказала мама и понюхала букетик. — Они в Красной книге! Но я так их люблю! Я их поставлю в стакане на тумбочку рядом с моей кроватью и буду любоваться. Спасибо!

Они сели в кресла, и папа стал показывать маме, что они ей принесли, и мама сразу стала поить Тёму соком и сделала ему бутерброд, а папа проглотил слюну и сказал:

— Зачем ты ему все отдаешь? Ведь это ТЕБЕ!

Мама засмеялась и сделала бутерброд папе, а потом себе, и так они сидели все вместе, ели бутерброды с докторской колбасой и пили по очереди из коробки вишневый сок, и Тёма вдруг почувствовал себя очень счастливым, почти как в то воскресное утро, пока его еще не разбудили и ему снилось, что вот сейчас он проснется и они все вместе позавтракают и пойдут в парк.

А потом мама спросила:

— Ну, как вы там без меня справляетесь? Я все время волнуюсь!

А папа сказал:

— Ну и зря! Чего волноваться? У нас все классно! Правда, Тём?

И папа ВЫРАЗИТЕЛЬНО на него посмотрел.

Тёма с усилием кивнул и опустил голову.

А мама посмотрела на него и сказала:

— А почему у тебя телефон все время отключен? Я уже себе места не находила. Папе звоню — он не знает.

Тёма почувствовал, что уши у него опять предательски покраснели.

— Наверное, я был в школе, — сказал он запинаясь.

— Да нет, — настаивала мама. — Вот я совсем недавно тебе звонила!

Тёма молчал.

— Потерял, что ли? — спросила мама.

— Говори правду, — сказал папа строго.

«Вот интересно! — подумал Тёма. — Сам — „Говори правду“, а сам — „Маму не волновать“». Он вдруг увидел прямо перед собой крепкого Витька с его улыбочкой и того большого, бритого, который ругал черных, и ему показалось, что он опять лежит на снегу, а они роются в его портфеле — и он ничего не может сделать. Но как рассказать об этом родителям? Тём более маме! В больнице! «Они же с ума сойдут от страха! Разве они это переживут!» — промелькнуло в голове у Тёмы, и он решился соврать — впервые в жизни. Как ни странно, от этого решения ему сразу стало легче.

— Нет, — сказал Тёма твердым и спокойным голосом. — Не потерял. Я его у Киры вчера забыл. А она его, наверное, отключила.

— Это ничего, — улыбнулась мама. — Вечером заберешь.

Потом она обернулась к папе и спросила, между прочим, но каким-то, как показалось Тёме, ОСОБЫМ голосом:

— Ну, а ты где был?

— Так я ж тебе говорил, — отчего-то поспешно ответил папа. — Несси пригласила меня на гастроли итальянского театра, там пьеса в ее переводе.

И как будто в доказательство своих слов, папа торопливо достал из кармана театральную программку. Мама развернула сложенный вчетверо лист плотной бумаги. На внешней стороне, сверху, на черном фоне было нарисовано алое сердце, проткнутое темно-пурпурной розой. Из сердца вниз по белому полю стекали багровые капли крови, сливаясь у нижнего края страницы в два больших сердца, сцепленных, как запонками, толстыми обручальными кольцами. Крупными буквами вверху программки было написано название пьесы: «Шипы и Розы Любви», а дальше, еще крупнее, — «Художественный перевод с итальянского: Эрнестина Лох-Несская (мировая премьера перевода)». Потом, уже буквами помельче, шли другие фамилии: режиссера и автора пьесы, а на обороте, совсем маленькими буковками, — имена актеров.

— Ничего себе! — сказала мама, разглядывая программку. — И как это было?

— Настоящий триумф! Несси царила! — улыбнулся папа. — Она сама читала свой перевод и так кричала в наушники, что актеров вообще не было слышно… Правда, они все равно говорили по-итальянски. А в конце она поднялась на сцену, чтобы представить труппу, и встала впереди всех, посылала в зал воздушные поцелуи и раскланивалась.

— А актеры тоже раскланивались?

Папа задумался.

— Не помню. Может быть… Но цветы собирала Несси. Это точно.

— А ты-то купил ей цветы, я надеюсь? — с беспокойством спросила мама. — Ты ведь знаешь, какая она обидчивая!

— А как же! — сказал папа гордо. — Отборные! Розы Баккара! С отличными шипами! И на длинных стеблях! Бордового цвета! По-моему, она была довольна.

Мама кивнула и перевернула программку.

— Как странно, смотри: автор пьесы, режиссер и исполнитель роли дона Джованни — один и тот же человек. Некий синьор Джованнино Зволта.

Папа задумался.

— Точно! Такой маленький, полный, лысеющий. Несси вывела его за руку на сцену и сказала, что режиссер просит ее перевести несколько слов. Обращение к зрителям.

— И что он сказал? — спросила мама.