Когда ты надеваешь белое платье и даешь клятву «…в горе и радости», ты не знаешь, насколько ужасным может быть это «горе». Ты не знаешь, как тяжело страдать три года от бесплодия, затем защищать свое решение усыновить ребенка перед людьми, которые считают, что тебе лучше потратить свои силы на лечение, и потом еще три года страдать послеродовой депрессией. Ты не знаешь, когда даешь обет «в богатстве и бедности», что значит настоящая бедность. Ты не знаешь, что те сто долларов, на которые ты жила в колледже, будут выглядеть как манна небесная после тринадцати месяцев безденежья.
Когда вы собираете вещи и переезжаете в ваш новый дом, ты не понимаешь, что та пара трусов, которые он, скомкав, кидает на пол, всегда будет там и что посуда, которую он оставляет в раковине, – тоже. И даже несмотря на то, что ты не собиралась оглядываться ни на отца, ни на мать, ты вовлечешь их в ссору, чтобы доказать свою позицию, что посуду не следует оставлять в раковине, а трусы не должны валяться на полу, будто там им и место, если их намереваются надеть снова.
Ты не знаешь, что те соглашения, к которым вы пришли в первую неделю медового месяца, не будут выполнены, и не важно, насколько ты это ненавидишь, и не важно, сколько раз ты напоминаешь о них. Грязная посуда будет по-прежнему в раковине, а ржавчина – в туалете (пока свекровь не придет нас навестить).
Ты понятия не имеешь о том, что он по-прежнему будет хотеть тебя с этими складками на животе и отвисшими грудями. Ты не знаешь, как это прекрасно – смотреть в маленькие голубые глазки ребенка и видеть своего супруга. Ты не знаешь, что, глядя на темнокожее лицо своего сына, ты увидишь в нем своего мужа, потому что воспитание может обмануть природу. Ты не знаешь, что, когда в итоге забеременеешь после усыновления и родится белый ребенок, твой муж скажет, что ты обманула его, потому что его дети темнокожие.
Ты не знаешь, что, когда тебя посетит дикая мысль стать писателем или создать свою собственную компанию, твой супруг станет твоим самым лучшим другом. Ты не знаешь, что, даже когда твоя семья решит, что твой муж чокнутый, ты уцепишься за него еще крепче. Ты и не подозреваешь о том счастье, которое почувствуешь в этот момент.
Согласитесь, когда вы молоды и глупы, вы не понимаете, во что ввязываетесь.
Не понимаете.
Но я рада, что ввязалась.
Он сделал меня королевой
Джин, мой жених, крепко прижимал меня к себе, когда мы выходили из кабинета врача.
– Ничего не случится с твоими глазами. – Он поднял мой подбородок кончиками пальцев и смахнул слезинку с моей щеки. – У нас впереди свадьба.
Я купалась в его нежности, но в моих мыслях все еще эхом отдавались слова доктора, сказанные несколькими минутами раньше. Он посветил ярким светом в мои расширенные зрачки и произнес:
– Хм… сетчатка повреждена.
Ладони у меня вспотели, а сердце бешено заколотилось.
– Вам нужно быть готовой, – сказал он. – Никто не знает, как долго еще вы будете видеть.
Я оперлась на Джина, на его сильные и нежные руки, пытаясь избавиться от безрадостных мыслей. Ну же, на данный момент мое зрение в норме, я влюблена, и моя мечта о замужестве вот-вот станет реальностью.
Прошло несколько месяцев, и наконец наступил день моей свадьбы! Одетая в белое, я готовилась пройти по церковному коридору и встретить своего принца.
– Ты готова? – прошептал мой отец.
Я кивнула и положила свою дрожащую руку в его ладонь. Наши шаги были медленными, когда мы двигались по проходу между рядами под звуки королевской изысканной музыки. Украшения из свежих ярких цветов по сторонам создавали невидимый купол легкого аромата. Солнце сияло сквозь витражные окна, рисуя разноцветные фигуры на мраморном полу, добавляя волшебства этому моменту.
«В радости и горе…»
Настал день, когда я проснулась, и мир вокруг меня исчез.
Эти слова касались чего-то очень далекого, так казалось в тот счастливый момент, а мое сердце пьянело от мечты об этой «радости». Но девять лет спустя мой мир погас, пришел черед «горя» – слова, некогда сказанные офтальмологом, обернулись отрезвляющей правдой. Мое периферийное зрение стало ухудшаться, и происходило это очень быстро. Я села рядом с Джином на диван.
– Мне надо сказать тебе кое-что.
Он нажал кнопку на пульте, убавив звук телевизора, и повернулся ко мне:
– Что случилось?
– Я думаю, что не смогу больше водить. Что-то не так с моими глазами.
Рассказ о том, что я часто натыкаюсь на детей и открытые двери шкафа, и даже пропускаю ступеньки, не удивил его. Он знал это, как и я. Но разговор об этом сделал ситуацию до боли реальной.
С каждым месяцем мое поле зрения уменьшалось. Начались отчаянные поиски лечения и визиты к специалистам, но все ответы не давали нам надежды. Наши мучения все возрастали.