Куриный бульон для души. Мы сильнее наших страхов. 101 история о людях, которые рискнули ради мечты

Все мы боимся неизвестного. Но как мы можем быть уверены в том, что нам не понравится, пока не попробуем? В конце концов, если бы я не пробовала все три раза, вы бы не читали эти строки. Я бы прозябала на нелюбимой работе, утопая в бесплодных грезах. Примерно в тридцать пять я поменяла успешную, но не приносящую мне радости работу на карьеру писателя, о которой всегда мечтала. Она тоже сложилась не сразу: получив два отказа от издательств, я собрала всю свою волю в кулак и отправила рукопись первой книги в третий раз, мысленно представляя ту вышку в бассейне. С тех пор я живу счастливой жизнью писателя.

А моей привередливой дочке сегодня уже шестнадцать лет, и она вегетарианка. Шпинат – один из ее любимых продуктов, хотя она до сих пор любит наггетсы, но только соевые – и только по особым случаям.

Джоди Рене Томас

Бог его знает

Отношения бабушек с внуками предельно просты. Бабушки почти никогда не ругаются и всегда любят.

Автор неизвестен

Моя бабушка Виктория знала меня лучше, чем я сам. Когда мне было примерно семь лет, я хотел стать пастором. Бабушка, которая всю жизнь принадлежала к пятидесятникам[48], поддержала мое стремление. Она даже купила мне голубой костюмчик, чтобы я хорошо смотрелся, когда читал в нашей гостиной стихи из Библии. Мы называли его «облачением пастора».

Я обожал бабушку и больше всего на свете боялся ее расстроить. Когда мне было шестнадцать, моя нетрадиционная сексуальная ориентация перестала быть секретом, но я знал, что единственным человеком, которому я никогда не скажу об этом, была бабушка. Она бы просто не пережила этого, а я не пережил бы нашей с ней ссоры.

Набожность Виктории была хорошо известна во всем Палмере, маленьком городке в штате Аляска. Она придерживалась строгих правил, и невозможно было угадать, что могло ее прогневать. Однажды кто-то спросил, почему она играла на бубне во время протяжных церковных песнопени, – она никогда больше не взглянула в сторону этого человека. Если друзья обижали ее, она вычеркивала их из своей жизни навсегда, даже если дружба длилась десять или двадцать лет. Я обычно узнавал об этих разрывах намного позже, совершенно случайно.

– Бабушка, – спрашивал я, – как поживает Филип?

– Бог его знает, – отвечала она.

Эта кодовая фраза означала, что они больше не общаются, а следовательно, и говорить больше не о чем.

Когда я учился на первом курсе колледжа, я понял, что больше не могу скрывать свой главный секрет от бабушки. Ранней весной я бродил по студенческому городку, подбирая слова, чтобы все рассказать. Я присел отдохнуть под большим дубом и подумал, что, может быть, стоит позвонить бабушке по телефону, но мое сердце начало бешено биться в груди, к горлу подступила тошнота. Если при одной только мысли о предстоящем разговоре у меня начинала кружиться голова, что случится, когда бабушка будет слушать меня на другом конце провода?

Вдруг меня осенило – я решил написать письмо. Бабушка часто писала мне письма, только за первый семестр моей учебы в колледже я получил их семь. Она всегда выбирала бумагу большого формата в широкую линейку и обычно писала только с одной стороны листа, всегда красной ручкой. Листы в конверте были сложено втрое, так что он получался довольно пухлым, а сверху был запечатан скотчем.

Мне нравились эти письма, хотя, признаюсь, не все из них я дочитал до конца. У бабушки был витиеватый наклонный почерк, поначалу каждая буква была тщательно выписана. Но к третьей странице у нее уже не хватало терпения, и слова слипались вместе, превращаясь в непонятные загогулины, которые я не мог разобрать. Но это было не важно. Я наперед знал все, о чем она мне скажет: что нужно любить Бога, семью и хорошо вести себя с учителями. Каждое свое утверждение она подкрепляла цитатами из Библии.

В начале своего письма бабушке я рассказал ей, с какими хорошими ребятами я познакомился в колледже и какие замечательные у нас учителя. Затем сказал, что люблю ее и благодарен за то, что она занималась моим воспитанием. А на последней странице написал: «Именно из-за любви к тебе я чувствую, что должен признаться – я гей. Я понял это уже давно и рассказываю тебе об этом, потому что мне важно быть с тобой честным. Не хочу, чтобы между нами вставала ложь, и надеюсь, что это не скажется на наших отношениях». Сложив три листа так же, как это делала бабушка, я запечатал конверт.

Два дня я не находил себе места. Я представлял, как бабушка отправляет меня в исправительный лагерь или отвечает мне цитатами из Библии, в которых нетрадиционная сексуальная ориентация порицается как грех. Или, зная мою склонность к науке, отправит мне вырезки из журналов, доказывающих, что гомосексуальность противоречит законам эволюции. Сердце сжималось от наиболее вероятного варианта: бабушка просто перестанет со мной разговаривать. И когда кто-нибудь спросит, как у меня дела, она сухо скажет свое: «Бог его знает».