Куриный взлет

И тогда она начинает говорить тихим, но ровным голосом. Говорит короткими, размеренными, связными фразами, как будто уже давно подготовилась. За годы замужества у нее было достаточно времени продумать все это сто раз. Вначале Элла вспоминает один-два случая из детства, свои душевные переживания. Но чем дальше она рассказывает, тем шире становится тема ее рассказа, тем больше она углубляется в свои и чужие чувства, взгляды, убеждения… Все события своей жизни перебирает, перекапывает она до самого дна, как перекапывают землю, перед тем как посадить в нее молодые саженцы.

Но саженцев этих мать не замечает… Она чувствует другое: с каждый словом дочь становится все более чужой, далекой. Элла совсем съежилась на кровати и не шевелится, — только ее большие потускневшие глаза с отчаянием, как бы в поисках помощи, блуждают по комнате. На комоде в круге света, отбрасываемом лампой, стоит красная бархатная рамочка с фотографией Эллы. Застенчивая девочка в белом, сшитом к конфирмации платье, с книгой псалмов в руках. Такой, как на фотографии, она навек осталась в сердце матери. А теперь в ушах ее звучит чужой голос. Все, что они считали неприкосновенным, нерушимым, священным, осквернено, растоптано, разрушено… Мир, который раскрывает перед ней Элла, чужд ей. Чужд и враждебен… Черная пропасть между матерью и дочерью становится все шире…

Неожиданно Элла замолкает. Многое можно еще сказать, но к чему? Застывшей, холодной, как лед, кажется Элле рука матери. Она невольно отворачивается. Рука матери соскальзывает с ее головы на кровать. К чему говорить? Мать поняла, слышала — ведь все было сказано ясно, недвусмысленно, но потускневшие глаза, сгорбленная фигура выражали один вопрос: но почему же? Почему? А разве Элла сама может ответить на этот вопрос?..

Мать вздрагивает и отодвигается. Крупные горячие слезы медленно текут по ее щекам, падают на колени.

Дверь из гостиной отворяется. Мелкими шажками, покашливая, входит отец. За ним Зоммер. Пройдясь взад и вперед по комнате, Мейер приближается к Элле, наклоняется, осторожно берет ее за руку.

— Гм… жара нет. Пульс нормальный… — Он отпускает руку дочери и отходит от кровати.

Элла усмехается. Все трое ежатся, словно чем-то неприятно задетые. Мать втихомолку вытирает слезу.

— Вы считаете меня больной? — Элла быстро приподнимается и садится на кровати, облокотившись на подушки.

— Ну, что ты, — зачем же больной… — Отец принужденно смеется. — Знаешь что? Поедем кататься?

— Что? — не расслышав, переспрашивает Элла.

— Поедем кататься — все вчетвером. Велим запрячь и вашу лошадь. По двое в санях, и — поехали…

— Что это за катанье ночью?

— О, теперь ночи светлые. Теперь ночью приятней, чем днем… И заодно завернем к лесничему.

— Опять! — Гримаса отвращения появляется на лице Эллы, — Оставьте меня наконец в покое с вашим лесничим!

— Нет, детка, так нельзя… — Постепенно голос отца становится уверенней и строже. — Лесничий — уполномоченный господина барона, и все мы от него зависим. Ссориться с лесничим опасно: он не простит! Да еще такое оскорбление! Детка, детка, разве можно быть такой невежливой!

— Н-ну… Он еще не того заслуживает, — цедит Элла сквозь зубы.

Зоммер вздрагивает, словно ужаленный. Мейер делает вид, что не слышал.

— Ну, хорошо, в таком случае поедем просто так, покатаемся… — угодливо продолжает он. — Чудесная погода сегодня… Дорога гладкая, как полотно…

В комнате воцаряется молчание. Все ждут, что скажет Элла. Но она молчит.

— Ах… — тяжко вздыхает мать. — Разве она послушается. Что мы для нее!

— Тише, жена, помолчи! — обрывает ее Мейер. — Что ж, Элла, поедем?

Молчание. Потом Элла, словно разбуженная, подымается.

— Поедем.

Слышится громкий вздох облегчения. Кто вздыхает — неизвестно.

Через полчаса Элла стоит в кабинете, готовая к выезду. На ней длинная теплая шуба, на голове шерстяной платок, на руках теплые рукавички. Одеться ей помог муж. Отойдя в сторону, он смотрит на нее. Мать еще хлопочет вокруг дочери, завязывает платок, натягивает рукавички. Элле все это безразлично: пусть… она стоит и бездумно смотрит на пустой шкаф.

Мать перехватывает ее взгляд.

— Завтра положи все на место… — шепчет она. — Хорошо?

— Да, — машинально отвечает Элла.

В глазах матери вспыхивает огонек надежды — заблудшую дочь еще можно спасти.

Перед домом неторопливо бьют копытами лошади Мейера и аптекаря, запряженные в двое саней. Садятся так: в одни сани — мужчины, в другие — обе женщины. Трогаются. Копыта лошадей гулко стучат по замерзшей дороге. Снег слегка поскрипывает под гладкими полозьями.

Мать долго усаживается, укрывается теплой медвежьей полостью. Элла держит вожжи. Лошадь ударяет подковами по задку передних саней.

— Ах, — облегченно вздыхает мать.

Теплая светлая зимняя ночь. Ровные, покрытые снегом поля усеяны редкими кустиками. Луна быстро скользит среди рваных облаков. Душу охватывает нежное романтическое чувство. В нем сливается все лучшее из пережитого: далекое сказочное детство, тайные грезы, любовь… Особенно — любовь!

Чувство это необычайно обостряет внутренний слух человека.