Курляндский бес

Дюллегрит чуть было не брякнула, что Йоос никуда не денется. И слишком много в их положении неопределенности. Они могут не понравиться герцогу – и он отошлет всю компанию обратно в Антверпен. Они могут чересчур понравиться – и он оставит танцовщиков у себя на зиму да еще прикажет им заниматься с учениками. И совершенно непонятно, какие планы у графа ван Тенгбергена. Едет он в Курляндию надолго, поступит там на службу к герцогу? Или передаст ему танцовщиков, передаст библиотеку, съездит с герцогом на охоту – и первым же судном вернется домой?

Девушка не знала, что ее отношение к графу примерно такое же, как у Анриэтты и Денизы. Все трое восхищались его красотой и удивительной улыбкой – но ни одна не мечтала о его близости. Было в его поведении что-то настолько ангельское, что обычные девичьи и женские мечты даже не возникали.

– Опять ты на него уставилась, – сердито сказал старший брат. – Давай лучше пойдем к Палфейну смотреть змея.

– Ты что, Никласс! Я его боюсь!

– Когда ему холодно, он на людей не бросается.

– А как мы можем знать, холодно ему или жарко?

– У Палфейна спросим. Пошли!

Змея лежала пятнистой кучей, спрятав голову в собственные завитки, и ни к чему не проявляла интереса. Палфейн разглагольствовал о кормлении – он раз в неделю предлагал удаву живых крыс или крольчат, но вот описывать трапезу не стоило – Дюллегрит возмутилась его жестокостью и убежала.

В каюте она всплакнула от жалости к бедным крысам и к самой себе – граф был недосягаем, как звезда в небе.

Он же, не подозревая о беспокойстве, которое произвел в девичьем сердце, уединился на корме «Трех селедок» и, сидя на бухте каната, снова перечитывал любимый роман. Беседа с Анриэттой смутила его, и он искал в книге душевного равновесия.

Глава третья

Флейт «Три селедки» взял курс на север, в Хиртсхале наняли лоцмана, и граф ван Тенгберген уже объяснял Денизе с Анриэттой, что скоро судно войдет в пролив Скагеррак, а там, обогнув мыс Скаген, повернет к югу, в пролив Каттегат. Но тут везение капитана Довсона кончилось – стало штормить, и ночью валы были так высоки и свирепы, что выхлестнули стекла в двух каютах, графской и у танцовщиков. Пришлось затянуть окна парусиной.

Шквалы, сопровождаемые сильным дождем, не давали толком войти в пролив, и Довсон, лавируя, сумел за трое суток пройти всего лишь сорок пять миль. Тогда капитан решил прекратить попытки, положиться на восточный ветер и дойти до гавани Мардо – маленький торговый городок Арендаль, бывший при ней, мог снабдить «Три селедки» свежими припасами и пресной водой, которая расходовалась в большом количестве, – дамы желали каждый день умывать не только лицо с руками и даже взялись присматривать за Дюллегрит, чтобы от девочки не пахло потом.

Решение было принято вечером и всех обрадовало, но в первом часу ночи внезапный северо-западный ветер, словно в насмешку, показал возможность быстро и без затруднений войти в Каттегат. До шести утра флейт прошел шестнадцать миль, и тут ему предстояло плясать сарабанду между известными всем лоцманам камнями Патер-Ностер и камнями Лангеброд.

Ветер стих и едва мог наполнять верхние паруса, флейт зыбью приближало к берегу. Небо снова покрылось облаками, шел сильный дождь, и страшные черные тучи поднимались от запада. Капитан, ожидая шквала, расставил матросов по местам, а пассажиров предупредил об опасности. Танцовщиков и Палфейна приставили к якорям, хотя на якоря надежды было мало, – у самых камней, на глубине, в крепкий ветер и при большом волнении они недолго удержали бы флейт. Но обошлось. Флейт наконец вошел в пролив и взял курс на Эресунн.

Анриэтту опасность взволновала – да она еще и смотрела, как голые по пояс танцовщики под проливным дождем помогают матросам, как ловко карабкается по вантам, казалось бы, совсем к ним непривычный Длинный Ваппер. Она откровенно следила за парнем, не спускала с него взгляда, и он в конце концов понял это, хотя и не сразу поверил собственным глазам.

– Ты твердо решилась? – спросила Дениза.

– Пусть это будет, и поскорее, – ответила подруга.

И это случилось – когда дождь стих, Дениза нарочно пошла к матросам с холщовыми полосами бинтовать чью-то ободранную о канаты руку. Она взяла с собой корзинку с двумя бутылками хорошего вина, с большим куском копченого мяса на закуску, и ходила в своем безупречно белом покрывале, угощая всех, кто трудился под дождем. Речь матросов она понимала плохо, да и они не могли разобрать, что им толкует смуглая бегинка, однако кружка и ломоть мяса, насаженный на нож, заменяли им лексиконы. Что-то помог перетолмачить капитан Довсон, немного знающий по-французски и по-голландски.

Когда Дениза вернулась в каюту, Анриэтта была там одна, и на ее хмуром лице было написано черными, как вар для тирования такелажа, буквами: лучше бы я этого не делала…

Дениза села рядом с ней, обняла и поцеловала. Ей было сейчас так же плохо, как любимой подруге, сестре – роднее настоящих сестер, единственному в мире существу, которое она могла назвать близким.

– Ты покрывало испачкала, – сказала Анриэтта.