Курочка Ряба, или Золотое знамение

В пятом магазине снова давали по талонам колбасу и сахар. Видимо, у директора пятого магазина были свои, особые связи, и ему для плана присылали то, чего в других магазинах не объявлялось месяцами. Слухи, как водится, распространялись быстрее света, и, когда Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем прибежали к магазину, хвосты очередей вылезали из входных дверей на крыльцо.

— Ай, беда! — всплеснула в сердцах руками Марья Трофимовна, увидев эти хвосты. И не преминула укорить своего старого: — Ходил бы вот на разведку почаще — первыми бы у прилавка оказывались.

— Ага, конечно! — ответил Игнат Трофимыч. — Ждут тебя, когда ты придешь. Прямо к приходу твоему выбросят!

— Оборотистей надо быть, — не отступилась от своего Марья Трофимовна. — С заднего хода зайти. Там знают, когда привезут.

Они встали в очереди, те, войдя с крыльца в магазин, поползли каждая в свою сторону — и развели их. Однако время шло, очереди развернулись, двинулись в обратном направлении, и Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем на некоторый промежуток времени снова оказались рядом.

— Слушай, ветчиннорубленная-то, говорят, кончается, — сообщила она ему.

— Неуж кончается? — огорчился он. — Уж сколько на зуб не пробовал…

— А песку-то на талон только по полтора килограмма стали давать, — огорчила его и другой новостью Марья Трофимовна. — Я на варенье восемь килограммов заняла, дак это и отдать не хватит!

— По полтора — это нам никаких больше заготовок не сделать, — сокрушенно покачал головой Игнат Трофимыч.

— Какое «заготовок не сделать», — рассердилась Марья Трофимовна. — Я говорю, долг отдать — и то не хватит.

— Не хватит, нет, не хватит, — вынужден был согласиться Игнат Трофимыч. И спросил: — А откуда у них-то, у кого заняла, сахар лишний?

— Крутятся люди, не то что некоторые! — воскликнула Марья Трофимовна. — Оборачиваются!

Того, что возле них, подслушивая их разговор, крутятся двое парней в джинсовых «вареных» куртках, они не заметили. Как не заметили и того, что парни эти шли за ними от самого их дома, более того — следили за их домом уже несколько дней без перерыва. И что ж удивительного, что не заметили, если даже не заметили те, которые бы должны были заметить, которые именно за это самое дело — чтоб замечать! — и получали деньги?

А парни между тем, покрутившись около Марьи Трофимовны с Игнатом Трофимычем, отошли в сторонку и, перебросившись быстро несколькими словами, принялись продираться к выходу.

Выйдя из магазина, они обогнули дом, в котором располагался магазин, занимая половину первого его этажа, и во дворе прямым ходом направились к служебному входу. Служебный вход был окованной блескучим белым железом дверью, дверь эта стояла нараспашку, и они, не задержавшись на пороге ни на мгновение, вошли в нее.

Не было их минут десять. Через десять минут они появились и, спеша, устремленно направились обратно к общедоступному входу.

Тот, что имел пшеничные усы скобкой, войдя в торговый зал, остановился неподалеку от двери, а другой, со смоляными усами, протолкался к Игнату Трофимычу и, озарясь смущенной, неловкой улыбкой, вызвал его из очереди, отвел на свободный пятачок у окна и, все так же смущенно улыбаясь, достал из кармана с десяток талонов на сахар.

— Слышал тут, дедусь, ваш разговор с бабусей, а у меня, видишь, пропадают.

Сердце у Игната Трофимыча трепыхнулось пойманной на крючок рыбой.

— Продаешь, что ли? — смятенно спросил он. То, что ему предлагается целая куча талонов на сахар, — это он понял, но вот почему именно ему?

— Что ты, дедусь, — продаю! — парень изумился. — Так отдаю. Пропадают, объясняю же! Разъехались, понимаешь, все, наоставляли мне, двадцать килограммов набрал уже, куда еще!

Игнат Трофимыч потерялся. И не нравилось ему все это, не было у него в привычке брать чужое, неприятно ему было чужое, плохо становилось от него, когда приходило в руки, а в то же время все звучал и звучал у него в ушах голос Марьи Трофимовны: «Оборотистей надо быть!»

— Чего у вас, мужики? — сунулся к ним какой-то алкоголический тип. — На сахар талоны? Почем торгуете?

— Иди, — сказал парень, оттесняя его плечом. — Не торгуем.

Надо брать, понял Игнат Трофимыч.

Марья Трофимовна, увидев у своего старого целую колоду талонов, даже привзвизгнула от счастья:

— Ой, дак молодец какой! Где взял?!

Из магазина они вышли с тремя полными сумками. И невезенье с ветчиннорубленной колбасой по три семьдесят, которая кончилась, и пришлось взять «Докторскую» за два двадцать, мокрую, как половая тряпка, хоть выжимай, полностью перекрывалось удачей с сахаром.

— Ну молодец! Ой молодец! — все не уставала повторять Марья Трофимовна.

Их благодетель стоял неподалеку от магазинного крыльца, курил с каким-то таким же в «вареной» куртке, только со светлыми усами и, увидев Игната Трофимыча с Марьей Трофимовной, заулыбался, тотчас же бросил сигарету на землю и шагнул к ним:

— Все в порядке? Отоварились?

Игнат Трофимыч не успел даже раскрыть рта для ответа — Марья Трофимовна уже запела, прямо соловьем рассыпалась: