Курорт

— Я не столь наивен, мистер Линн. Мне известно, как проходят судебные процессы. Я видел, как лимузин Клиффорда ехал сквозь толпу, но на суде все может повернуться так, что виноват один шофер. И лишь в том, что не справился с управлением. А Клиффорд будет утверждать, что не имеет к этому ни малейшего отношения.

— Хочу вас заверить, мистер Браун, я лично прослежу за тем, чтобы Клиффорда признали виновным по всем пунктам. И в этом меня полностью поддерживает вашингтонская администрация.

— О, я вижу, президент опять озабочен голосами еврейских избирателей. Вот что я вам скажу, мистер Линн. Ни вы, ни президент не войдете в состав Большого жюри. А присяжным наплевать на предвыборную кампанию. Я могу привести несколько убедительных примеров тому, что Клиффорд, скорее всего, отделается очень легким приговором. Вряд ли у присяжных не останется абсолютно никаких сомнений в виновности Клиффорда по большинству пунктов обвинительного заключения. А закон гласит, что вина считается доказанной, когда сомнений в этом не остается. Мистер Линн, вот у меня их нет. Я сидел в шкафчике. Я видел зал с табличками под шестиконечными звездами. Я знаю, почему не встретил там ни одного ребенка. Но сбор доказательств! Я не желаю, чтобы моя миссия закончилась судом, на котором Клиффорда отмоют от налипшей на него грязи.

Линн, поняв, что выбранный им путь завел в тупик, решил зайти с другой стороны. Короткий взгляд на часы подсказал, что времени остается в обрез: с минуты на минуту к дому Браунов подъедет заказанное такси, чтобы доставить его и Стентона в аэропорт.

— Мистер Браун, а почему бы не предложить «Ю-эс ньюс» задержать публикацию до окончания судебного разбирательства? Это разумно, не так ли?

Генри рассмеялся.

— Потому что их интересуют новости, а не послесудебная отрыжка. Я уже поднимал этот вопрос и получил вот такой ответ. Сейчас или никогда.

— Ну что ж, — Линн встал, — вы определенно опровергаете устоявшееся мнение о том, что евреям недостает силы духа. Думаю, мистер Стентон согласится со мной. Но я вынужден принять все меры для того, чтобы публикации в прессе не поставили под угрозу исход процесса. Разумеется, я могу обратиться к окружному прокурору Южной Калифорнии с предложением попросить судью наложить запрет на публикацию вашего интервью в «Ю-эс ньюс». Вы оскорбите суд, если попытаетесь до процесса поделиться с кем-либо своими показаниями.

— Считайте, что я его уже оскорбил, — и на губах Генри заиграла легкая улыбка, заметить которую могла только Маргарет.

— Не в ваших интересах склонять суд к такому выводу. Надеюсь, вы обсудите мое пожелание между собой и позвоните мне завтра.

С улицы донесся автомобильный гудок. Прибыло такси. Генри и Маргарет проводили гостей до двери.

— Не выходите, а то намокнете, — Линн раскрыл зонт и вместе со Стентоном зашагал к машине.

Сев в кабину, помахал на прощание рукой.

Чтобы подчеркнуть, что мы расстаемся друзьями, подумал Генри.

Закрыв дверь, он повернулся к Маргарет.

— Тебе кажется, что я тронулся умом?

— Нет, — покачала головой Маргарет.

Они прошли к креслам перед камином. Генри долго смотрел на огонь. Пляшущие язычки пламени всегда успокаивали его.

— Есть ли в этом смысл? — спросила Маргарет.

— В чем?

— В том, что ты собираешься делать?

Генри глубоко задумался. Затянувшееся молчание прервала Маргарет.

— Человеческая натура не меняется, — она вздохнула. — Мы умеем лечить лишь раны тела.

Они услышали звон колокольчика, лежащего на ночном столике у кровати Стэнли. Ему что-то потребовалось.

Маргарет тут же вскочила.

— Я пойду к нему.

Поднялся и Генри.

— Я тоже.

Маргарет хотела сказать, что справится сама, но передумала.

Оказалось, что в кувшине Стэнли кончилась вода. От лекарств ему все время хотелось пить.

Они сели с разных сторон кровати.

— Я рад, что тебя заставили давать показания, — заметил Генри.

Маргарет вопросительно посмотрела на мужа.

— «Клиффхэвен» — изобретение неевреев. Я думаю, пришло время, чтобы они узнали о таких изобретениях от себе подобных. Мы, евреи, всего лишь жертвы.

— А мы, полукровки, — добавил Стэнли, — оказываемся посередине, между молотом и наковальней.

— Это точно, — Маргарет погладила сына по руке.

Спускаясь вниз, Генри задержался на площадке. Маргарет сошла с последней ступеньки и повернулась к нему.

— Ты так и не ответил мне. Собираешься ты дать интервью и организовать цикл выступлений, о которых ты говорил Линну?

Генри не смог сразу ответить «разумеется», как требовала его совесть. Сорвавшееся с губ слово определило бы его дальнейшую судьбу. Он никогда не рвался в какие-либо комитеты, в председатели чего бы то ни было. Он всегда был частным лицом и вот оказался на грани превращения в общественного деятеля, перехода в новое состояние, изменить которое не удастся до конца своих дней. Если люди знают твое лицо, даже не помня, где они его видели, они всегда будут пожимать тебе руку. Ты будешь принадлежать им.