Курортное убийство

– На эту тему можно лишь спекулировать, господин комиссар. Отъезд Гогена из Понт-Авена и окончательное переселение на острова Южных морей отнюдь не означали конец «Школы Понт-Авена». Здесь остались многие художники, и среди них Зоннхейм. Естественно, со временем здесь стали преобладать вовсе незначительные художники. Возможно, что сама Мари-Жанна поручила Зоннхейму сделать копию с оригинала Гогена. В этом не было ничего необычного. В ресторане висели картины многих художников, в большинстве оригиналы, но постепенно Мари-Жанна заменила их копиями, как это делала мадемуазель Жюли в своем отеле. Вероятно, Мари-Жанна хотела сохранить оригинал в более надежном месте. Но все это, должен еще раз подчеркнуть, не более чем спекуляции.

– Выходит, что этой копии, как и самой картине, больше ста лет?

– В этом нет никакого сомнения.

– И где же все это время она находилась?

– Этого я тоже не могу сказать. Пьер-Луи Пеннек унаследовал ее вместе с оригиналом. Рядом с его комнатой в отеле расположена небольшая каморка с фотоархивом. Там же Пьер-Луи хранил некоторые копии, которым не нашлось места в ресторане. Несколько раз мы говорили с ним об этих копиях, и он подумывал о том, чтобы завещать их музею. Он говорил о дюжине таких копий. Я ни разу их не видел, но, возможно, Пьер-Луи хранил у себя и эту копию. Но кто знает, возможно, ее вообще не было в отеле и она хранилась у кого-то еще.

Бовуа помолчал.

– Возможно, что и сам Пьер-Луи не ведал об этой копии. Кто знает?

– Да, действительно, кто может это знать? Но ведь она была у кого-то, или этот кто-то знал, где она находится и смог ее добыть.

Дюпен говорил теперь напористо и решительно.

– Убийца мог подменить картину копией в ночь преступления, – вслух подумал Бовуа.

Дюпен был почти уверен, что Бовуа прав. Это было вполне возможно, и, вероятно, так и случилось. За день до убийства Соре видел картину висевшей в ресторане, на том месте, где она провисела больше ста лет. После убийства Пьера-Луи на том месте была уже копия.

– Что вы собирались делать с картиной, господин Бовуа?

В голосе Бовуа вновь появились патетические нотки:

– Она могла принести великую пользу музею и нашему объединению, я совершенно в этом уверен.

Он секунду помедлил.

– Думаю, будет лишним говорить, что я не преследовал никаких своекорыстных целей. С такими деньгами можно было начать что-то по-настоящему великое – расширить музей, создать новый центр современной живописи. Очень многое можно было сделать! Пьер-Луи Пеннек не хотел, чтобы картина досталась его сыну или снохе. Вообще он собирался передать ее в дар музею Орсэ.

Последнюю фразу Бовуа приберегал как козырь.

– Это нам известно, господин Бовуа.

– Естественно. Он думал об этом уже давно, хотя и не предпринимал никаких конкретных действий. За неделю до смерти он спросил меня, что надо для этого сделать – для передачи картины, спросил совершенно неожиданно. Настроен Пьер-Луи был очень решительно. Хотел поскорее покончить с этим делом. Я рекомендовал ему обратиться к господину Соре, блестящему специалисту, смотрителю коллекции музея Орсэ.

– Вы направили господина Пеннека к Шарлю Соре?

– Да, так как сам господин Пеннек не имел ни малейшего представления о том, что надо предпринять. В таких делах он полностью полагался на меня.

– Вы тоже беседовали с господином Соре?

– Нет, я только дал Пеннеку его имя и номер телефона. Но говорить с Соре Пьер-Луи хотел сам.

– Вы знали о том, что они с Соре виделись, что Соре был в отеле и видел картину?

Бовуа искренне удивился.

– Нет, а когда господин Соре был здесь, в Понт-Авене?

– В среду.

– Гм.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего, ровным счетом ничего.

– Где вы были вечером в прошедший четверг, господин Бовуа? И где вы были вчера вечером?

– Я?

– Да, вы.

Бовуа резко выпрямился, тон его голоса внезапно утратил свою приветливость. Он заговорил резко, но в то же время самодовольно:

– Это нелепость, месье. Вы что, действительно меня подозреваете? Уверяю вас, я ни в чем не провинился.

Дюпен вспомнил о коротком телефонном разговоре, который он невольно подслушал во время своего визита к Бовуа, вспомнил, как неожиданно холодно и резко он тогда говорил.

– Это я, господин Бовуа, определяю, кого нам считать подозреваемым.

Дюпен с горечью ощутил свое бессилие. Все выставляли себя единственными истинными защитниками и хранителями последней воли Пьера-Луи Пеннека. Все наперегонки спешили проявить благородство характера. Так можно будет аргументировать даже его убийство. Мало того, с самого начала все эти люди беспардонно ему лгали, скрывая от него важную правду. Все они знали о картине. Знали о ней и другие. И теперь все они пытались убедить его, что это несущественно.

– Чем вы можете обосновать это смехотворное подозрение? – срываясь на крик, язвительно поинтересовался Бовуа.

Этот вопрос развеселил Дюпена.

– Кто знает, может быть, вы – владелец обеих копий и задумали ловкую махинацию. Вы украли картину, а потом сочинили историю о копии, которую вы подменили другой копией.

Впервые за время разговора Бовуа растерялся и даже начал заикаться.