– Ничего такого не припоминаю, – подумав, сказал Муратов. – Никогда не слышал.
– Вот и я тоже гадаю, – сказал Лунин. – Сегодня весь день провел в библиотеке, в поисках. Ничего похожего. То есть похожего, конечно, много…
– Да уж, мотивы характерные, – перебил его Артур. – Такого добра навалом. Может, это личное творчество убийцы? Какой-то неудавшийся поэт-графоман?
– Хм, а продолжение он мне прямо в голову передал, по воздуху? Явно же подходит, и по смыслу, и по тону.
– И по рифмам. Слушай, а это не могла быть ложная память? Допустим, ты присочинил как-то еще две строчки, и теперь ищешь то, что невозможно найти.
– Нет, я определенно где-то это слышал. Все четверостишие целиком.
– Ну хорошо, допустим. А что там из Данте было? Процитируй мне все, пожалуйста.
Лунин воспроизвел ему все отрывки, умолчав опять же о записке в номере. С разглашением этой информации торопиться не стоило. Это было его маленькое личное расследование.
Артур поразмыслил несколько минут. Лунин не торопил его.
– Куски-то такие… Можно сказать, ходовые, – наконец сказал Муратов.
– Да, ничего оригинального, – откликнулся Лунин. – Он бы еще о середине странствия земного вспомнил.
– Или о Паоло и Франческе. И главное, никакой закономерности не наблюдается. Может, следующая записка прольет свет?
– Не будем так шутить, – проворчал Лунин. – А то еще найдут ее на ком-нибудь из нас. Или наших друзей. Вот и будет нам филологическое расследование. Перейдет в физиологическое.
– Кстати, идея Бога как сверхфилолога – это очень интересная идея, – с легким блеском в глазах произнес Муратов. – Что еще останется с нами после смерти, кроме слов? И даже здесь, когда мы проникаем в смысл чего-то – это ведь и есть божественное присутствие, правильно? Только у нас тут сплошные филологические загадки, а там должна быть одна большая отгадка.
– Почти стихи получились, – сказал Лунин. – Ты лучше что-нибудь о цитатах скажи. Философствовать я и сам умею.
– Ну давай порассуждаем. У нас тут есть определенный ряд – сплошь отрывки из «Комедии». И единственное стихотворение, которое выпадает из этого ряда. Если бы убийца написал его сам, это было бы что-то вроде комментария к классическим текстам.
– А понимаю, – сказал Лунин, вдруг заинтересовавшись. – Желание откликнуться. У меня такое часто бывает.
– Ну да, как бы сказать и что-то свое, по тому же поводу. Но ты настаиваешь, что это опять же что-то из классики.
– Или из современности. Мало ли где я мог его видеть.
– В любом случае, если убийца долго кормил нас Данте, и вдруг обратился к чему-то другому, это может значить, что у него было желание вроде как бросить свет, одним на другое. Ну да, прокомментировать – это самое точное слово.
– И он выбрал почему-то именно этот декадентский бред.
– Не такой уж и бред, я бы сказал… Там совсем неплохая образность.
– В целом нельзя не признать, что у него есть вкус, – сказал Лунин с некоторой иронией. – Но к чему это нас продвигает? Что это дает?
– Обрати внимание, – сказал Муратов. – Из всех отрывков из Данте, которые он таким образом комментировал, убийца выбрал именно кусок о свете. «Лучи того, кто движет мирозданье» и «мерцая, льется лунный свет» – это может перекликаться.
– Не слишком ли далеко мы заехали? Слушай, давай чаю выпьем. Я не могу размышлять без чая.
Муратов зажег огонь под какой-то спиртовкой, стоявшей на столе, и языки пламени начали бросать свой отсвет на медный чайник, установленный на подножке. Хмурые тучи в небе, видневшиеся через окно, как-то дико гармонировали с этой картиной.
– Ты знаешь, может быть, в чем-то ты и прав, – сказал Лунин, подумав. – Но у Данте это однозначно то, что называется «божественный свет». Пристегнуть к этому мерцающий лунный свет будет не так-то просто.
– Как сказать, как сказать… – ответил Муратов. – Опять же, если это было его сочинительством, это могло бы быть просто описание того, что он видел в тот момент. Непосредственный отклик, такая мгновенная картинка.
– И это значит, – пошутил Лунин, – что он устал от убийств и всего этого монотонного бреда. Это хорошие новости. Может, эта проблема сама собой теперь уйдет в небытие?
– Хорошо бы, – сказал Артур. – Мне уже слегка надоело думать об убийствах. И тебе, я думаю, тоже.
– Просто не знаю как вырваться, – сказал Лунин ворчливым тоном. – Хотя о поэзии было интересно.
– Я предпочитаю размышлять о поэзии без дополнения в виде трупов. И еще меньше – таинственных загадок.
Чайник закипел, едва не залив спиртовку потоками пузырящейся воды, и Муратов погасил ее, наполнив кипятком какое-то странное приспособление в виде фарфорового дракона, которое в прошлый раз Лунин тут не видел. Дракон немедленно начал распространять аромат чая со сложной смесью трав. Увлечение Китаем явно продолжалось, набирая обороты.