Курортный Детектив

— Так вот, этот лунный свет… — сказал Муратов. — Ты знаешь, люди ведь, употребляя слова, часто сами не понимают, какой пласт идей при этом привлекают. «Свет» и «Бог» в нашем представлении — что-то очень близкое, и если ты зачем-то поднял взгляд на луну или лунный свет в окне, это может быть бессознательным порывом — ну не знаю, к желанию выйти из мрака, в котором ты находишься. Все это глубже, чем мы думаем.

— Ну да, и в стихи это проливается, это понятно, — ответил Лунин. — Но ты опять исходишь из версии, что это его личное творчество. Между тем, если твои догадки о психологии убийцы верны, это значит, что он, желая сочинить стишок, изготовил что-то такое, что совпало с известной вещью в каждом слове. У меня так бывало, на ранних стадиях творчества, — добавил он с легким сарказмом.

— Ну, если это у него было и так, это почти неотличимо от творчества, — заметил Муратов. — Свое, чужое — какая разница? Это только ты постоянно стремишься в своих текстах создать что-то совершенно новое. Как будто это что-то поменяет в этой Вселенной и ее устройстве.

— А как иначе-то, — сказал Лунин с легкой досадой. Его приятель ненароком попал в самую больную точку. — Они — это они, классические авторы, а мы — это мы. Мы должны писать что-то другое, иначе зачем мы вообще нужны на этом свете. По крайней мере, как авторы. Нельзя же бесконечно повторяться.

— Там есть еще и другой пласт… — сказал Муратов, не обращая внимания на рацею Лунина. — Луна. Это ведь противоположность солнечному свету. Но вместе с тем и не мрак. Во всяком случае, не полный.

— Раз уж убийства в основном совершались ночью, это естественно, — ответил Лунин, не сдержав насмешки. — Было бы странным, если бы он начал описывать яркое дневное солнце. Или вспоминать что-то на эту тему.

— Да, убийства — это такое ночное дело… В полном смысле этого слова.

Вспомнив наконец о чае, наверное, уже безбожно перестоявшемся, он налил в чашки напиток чуть сомнительного зеленовато-желтоватого цвета. Лунин отхлебнул его, почувствовав, как проясняются его мысли. Чай оказался очень крепким.

— Я так понимаю, — сказал он, — что ты склоняешься к следующей версии. Убийца решил поставить что-то вроде мистического эксперимента. Трупы как комментарий к поэзии, поэзия как комментарий к трупам. И все вместе — жуткое кровавое произведение искусства.

— Кто знает? — ответил Муратов. — Это может быть что угодно. Я бы на твоем месте повспоминал еще. Это лучше, чем рыться в библиотеке.

— Да уж, с воспоминаниями у меня непросто… — сказал Лунин. — Все время смешиваются какие-то галлюцинации с реальностью.

— У меня тоже — а у кого по-другому? Тут главное не перейти определенную грань и не увлечься, как увлекся этот несчастный маньяк. Трупы-то не оживут, что ни делай. Это только в галлюцинациях бывает.

Лунин долил себе чая из дракона. Они немного посидели молча. Тучи за окном медленно плыли, из одной неведомой страны в другую. Как ни приятна была эта беседа, наверное, пора было ее уже заканчивать.

— Как там Славик? — спросил он, вдруг вспомнив о нем. — Как он себя чувствует?

— Наверное, уже поправился, — ответил Муратов. — Я еще не видел его после болезни. Но уж сколько времени прошло, должен был выздороветь. Я думаю, завтра увижу его на работе.

— Он тоже работает с Чечетовым?

— Да, у него отдельный проект. Чечетов чем только не занимается.

— Лучше бы он убийства раскрыл, — сказал Лунин. — И мне не пришлось бы сушить над этим голову.

— Да, если у Чечетова не получилось, справиться с этим будет трудновато.

— Ничего, не боги горшки обжигают. У меня могут быть и свои соображения, которые Чечетову не придут в голову.

— Завтра спрошу у него, что он обо всем этом думает, — сказал Муратов. — Если найдется минутка. Первый день на работе после отпуска… Сам понимаешь.

— Спроси, спроси. Свежий взгляд бы мне не помешал. Ну, мне наверное, пора. Чай был отличный, спасибо. И мысли тоже ничего.

Он поднялся, едва не задев головой громоздкую бамбуковую конструкцию, нависавшую над столом. Восточных произведений искусства здесь был явный избыток. Они попрощались, и Лунин вышел на улицу.

13

До вечера времени оставалось еще много, день едва только перевалил за середину. Заниматься делами в воскресенье у него не было енольше никакого желания, и Лунин решил предаться на время своему излюбленному времяпровождению. Перейдя обратно через мостик, он не пошел домой, а двинулся вдоль реки.

С последней его прогулки прошло не так много времени, но картина вокруг разительно переменилась. Город вдруг превратился из летнего в зимний, и хотя снег уже таял, и с неба снова моросил дождик, зеленых лугов больше не было. Но сосны оставались такими же зелеными, и было так же хорошо. Лунин прошел вдоль реки вниз по течению, любуясь знакомыми местами, которые он так любил, и перейдя ниже по мосту опять на другой берег, поднялся на крутой холм, поросший искривленными соснами.