– Насколько мне известно, поезда и самолеты еще никто не отменял. Придумаем что-нибудь, сообразим… – Он помрачнел и озабоченно взглянул на нее. – Смех смехом, а с Мишкой-то что делать? Рвет и мечет, наверное. Еще и в самом деле прирежет. И будешь ты, Екатерина, не мужней женой, а соломенной вдовой.
– Я в ресторан не пойду.
– Само собой. Тебе ли по ресторанам шастать? Какая же ты теперь невеста? Опозорилась девушка накануне обручения. Пала! – Он обнял ее и заглянул в глаза. – От меня-то не загуляешь? Не сбежишь с каким-нибудь дальним родственничком? Смотри мне, не вздумай! Умеешь верной быть? Женой Цезаря без подозрений?
– Там видно будет, Цезарь Николаевич. Поглядим на ваше поведение. А ты пойдешь?
– Обязательно! Если не прогонит. Мы целый год обговаривали, как отметим его юбилей в «Лазурите». Это его любимый кабак. Там цыгане настоящие, таборные.
– Пойдешь? Без меня?
– Ты должна понять, Катя. Если он выживет после такого предательства и не вычеркнет меня из списка родственников, я обязан пойти. Полтинник – не шутка. Раз в жизни подводится полувековой итог.
Она отвернулась, борясь со слезами. А по отношению к ней это не предательство? Он не должен идти! Ни один, ни с ней. Он должен понять, какой у него ужасный брат. Отвратительный, гадкий старикашка, подглядывающий за голыми женщинами. Он должен порвать эти недостойные родственные связи. Зачем они, если у него теперь есть она?
Настроение испортилось. Они дошли до остановки, где уже собралась толпа, и автобус сразу же подкатил, старый, разбухший от пассажиров. В салоне их оттеснили друг от друга. Симпатичная женщина застряла в дверях, отталкиваемая выходящими пассажирами. Георгий протянул ей руку и с силой втянул в салон.
– Благодарю, молодой человек.
Среди шуток и переругиваний Катя различила его низкий, чуть хрипловатый голос. С интимной интонацией, почему-то гнусавя, Георгий обольстительно томно ответил ей:
– Не стоит благодарности, красавица. Вот вам моя рука, держитесь за нее покрепче. Я самый надежный мужчина в автобусе.
Она не поняла, что произошло. Слезы хлынули потоком. Катя отвернулась, не имея возможности из-за тесноты достать платок. На одной из остановок ее развернуло лицом к Георгию, и он увидел ее. Он пробрался к ней, схватил за руку и выдернул на залитую солнцем улицу.
– Катя, что? Кто тебя обидел?
Она смотрела на него, ослепнув от слез, и вдруг бросилась ему на грудь, мгновенно промочив рубашку. Георгий прижал ее к себе, но потом отстранил, вглядываясь в глаза.
– Да скажи, наконец, что случилось?
– Ты не должен… не имеешь права… ты не смеешь… – всхлипывая, еле выговорила она.
– Что я не должен, чего не смею?
– Говорить так… со всеми этими женщинами.
– Как так? О чем ты?
– «Я самый надежный мужчина в автобусе»!! – Она оттолкнула его и опять заплакала.
– Ах, да… вот в чем дело, – обескуражено пробормотал Георгий. – Но это же шутка, Кать. Я так привык. Я ничего не вкладываю в это, а девушке приятно… – Он осекся и виновато взглянул на нее. – Ты не должна обращать внимания. Знай, тебе ничто не грозит, пока я жив. Пока скриплю еще.
– Я не смогу.
– Сможешь. Привыкнешь. Это же глупо. Я твой! С головы до пят. Неужели не чувствуешь, не поняла еще? Ты не должна беспокоиться и ревновать.
– А если и я так же? Ты сможешь? Привыкнешь?
– Еще чего! – отпрянул он в шутливом испуге. – Не вздумай! Ты – совсем другое дело. Тебе нельзя ничего! Паранджа! Платок до бровей, двойная вуаль, густая мантилья, москитная сетка, противогаз! И бесформенный балахон на тело, а не эти соблазнительные дырочки на груди.
– Это не дырочки, а вышивка ришелье, бестолковый, – сквозь слезы улыбнулась она.
– Ришелье? Тем более! Никаких вышивающих кардиналов! Они те еще развратники, дырочки им, вишь, подавай! – Он дотронулся до ее плеча – Ну, прости меня, девочка, я не думал, что ты так среагируешь. Я исправлюсь, буду отвыкать понемногу. Заранее прошу простить, если не получится сразу. Я балбес великовозрастный, Катя.
Было решено, что на пляж она не пойдет, а Георгий прощупает обстановку с Михаилом. Катя поднялась в номер, решив отдохнуть от всего, что произошло с ней со вчерашнего вечера. Она стояла под душем, смывая с себя его нежность, вкус его губ, и бесконечно жалела, что не может оставить их себе навсегда. Потом прилегла ненадолго… и проспала до обеда.
Она открыла глаза. Тася сидела на кровати и читала какое-то письмо.
– Никто не заходил, пока я спала?
– Заходил. – Соседка взглянула на нее с любопытной улыбкой. – Полюбовался тобой спящей и обещал заглянуть позже. Ну? Что? Любовь-морковь? Где были ночью? Михаил вчера несколько раз забегал, все спрашивал – куда вы подевались?
Катя ничего не стала скрывать и все рассказала. Только об одном она умолчала – о яблоке. Оно было таким круглым и таким крепким, что катилось себе, не замечая пригорков и канавок, не имеющих никакого значения для сросшихся его половинок. Ничто не могло оторвать их друг от друга. Если только разрезать яблоко острым ножом и разбросать половинки по разным концам света?
Глава 21. И был вечер, и было утро