Куросиво

– Ведь он же известный скряга. Но «something» лучше, чем «nothing»… Зато теперь дело Киносита – дрянь, и как бы он ни барахтался, песенка его спета… В самом деле, решиться на такую грубосработанную штуку… Это все равно что разворошить осиное гнездо и ждать, чтобы все сошло тихо… А в сторонке, ручаюсь, есть немало таких, что готовы от радости бить в ладоши…

– Оида – хитрый субъект. Вот увидишь, скоро он всех обставит, а сам пойдет в гору, да еще как! Воображаю, как взбесится Цутия с братией. Ведь Цутия до глупости честен. Таким, как он, вообще следовало бы сойти с политической арены. Никогда еще не бывало, чтобы честные люди добивались успеха на политическом поприще…

– Ну, в таком случае, ты определенно можешь рассчитывать на блестящую будущность!

– Да и ты, пожалуй, тоже имеешь немало шансов сделать карьеру!

Криво усмехнувшись, оба замолчали. Вскоре они дошли до Симбаси.

– Ну что, поедем?

– Не стоит, пройдемся пешком… Да, вот еще о чем я хотел тебе сказать: Цутия, конечно, болван, но газета у него толковая.

– Это верно. В этом ты прав. Взять хотя бы эти корреспонденции из Англии, помнишь? Те самые, где шла речь о пересмотре договоров… Мне говорили, что их писал какой-то студент из Кэмбриджа. Что?.. Да нет же, конечно японец… Хигаси, что ли, его фамилия. Говорят, этому парню всего девятнадцать лет…

– Воображаю, Сато пришлось изрядно покорпеть над правкой!

– Возможно. Но этот Хигаси, видно, парень толковый. Мне рассказывали, будто он поместил однажды статью в «Таймсе» и поднял такой шум, что нашему послу пришлось вызвать его к себе и сделать внушение.

– На казенный счет учится?

– Сомневаюсь.

– Кто же за него платит?

– Не знаю… Возможно, Сато выхлопотал ему какое-нибудь пособие. После возвращения на родину будет, наверное, работать у него в газете.

– Ну, значит, у них еще один способный работник прибавится. Впрочем, ведь их газета совсем другого направления, чем наша, так что конкуренции можно не опасаться… Да, что и говорить, у нас – своя специфика, и мы проявляем ее все энергичнее. Взять хотя бы эту историю с Китагава – она здорово подняла наши акции…

– Так договорились, идет? Вы явитесь на похороны в надлежащем виде, чин по чину… И чтобы все было как полагается…

Усердно кивая в знак согласия, виконт сунул деньги в карман и с легким поклоном, пошатываясь, кое-как взобрался в коляску рикши.

– И это тоже оплот монархии? – с иронической усмешкой проговорил един из репортеров, провожая виконта взглядом.

– Ну, ну, не говори, если умеючи использовать этого субъекта, из него можно извлечь немало пользы… – оба, продолжая беседовать вполголоса, направились в сторону Таканава.

2

На исходе июня в храме Гококудзи в Отоха происходили похороны графини Садако Китагава.

Похороны решено было совершить в самом узком кругу – оснований для подобной сдержанности имелось больше чем достаточно. Но род Китагава, еще недавно принадлежавший к числу богатейших даймё Японии, имел обширные связи, и на кладбище явилось неожиданно много народа – родня, многочисленные знакомые, так или иначе связанные с семейством Китагава, бывшие вассалы, деятели оппозиции, недавно сблизившиеся с графом, во главе с Оида и Цутия, и многие другие. Перед воротами храма Гококудзи теснились экипажи и рикши, и одетый в хаори и хакама распорядитель, на чьей обязанности лежало отмечать в специальной книге всех прибывающих, без устали работал кистью.

Было половина третьего дня. Прямо перед алтарем, в передней части храма, посвященного богине Каннон, стоял гроб, накрытый белой парчой. Перед гробом горели свечи, благоухали цветы, дымились ароматические курения, стояли жертвоприношения.

Тут же, окруженный многочисленными монахами, сидел священник, облаченный в торжественное одеяние из сверкающей золотом парчи. Поправляя складки хакама, прошли на места справа близкие к семье Китагава граф Сираи, виконт Сасакура, виконт Ямагава и граф Оида – этот последний, собрав вокруг себя в углу храма всех деятелей оппозиции, во главе с графом Цутия, вплоть до последнего момента разглагольствовал на политические темы, нисколько не считаясь с неуместностью подобного поведения в такой обстановке; на места слева устремились, пропуская благородных дам в первые ряды, жены и дочери бывших вассалов клана, все с белыми воротниками, в строгих кимоно, украшенных гербами. Собравшиеся старались говорить тихо, но в храме стоял неясный гул от приглушенного шепота множества людей, похожий на жужжанье пчелиного роя.

– Говорят, она даже не оставила завещания… – прошептала дама с высокой прической, нагибаясь к своей соседке, у которой волосы были собраны в узел, низко свисающий на затылок.

– Да, я тоже слыхала. А руки были так стиснуты, что едва удалось вынуть кинжал…

– Как видно, все было обдумано заранее…

– Жалко барышню!

– Она уже выздоровела?

– По слухам, она все еще живет у Сасакура.

– А эта О-Суми тоже здесь?

– Ну, не думаю… Навряд ли…

– Господин, наверное, тоже теперь раскаивается.