А что мог почувствовать обычный мореплаватель, и от берега-то боявшийся оторваться, завидев стену дыма и огня в районе Липарских островов, по обе стороны которой бурлили стремительные водовороты, а скалы, не нанесенные на карту (тогда еще не изобретенную), каждый раз оказывались на новом месте? Конечно же, он счел бы это верным признаком предела ойкумены, за которым обитают разве что боги да всякие диковинные существа. Для греков героической эпохи восточные рубежи ойкумены чуть выступали за линию малоазийского побережья, северные — терялись где- то во Фракии, южные — в Северной Африке, а западные в лучшем случае совпадали с восточным берегом Италии. И в центре этой ойкумены лежал цветущий Крит — "пуп моря", остров Калипсо.
По мере совершенствования мореходных навыков, с ростом научного багажа границы ойкумены раздвигались, и греки устремлялись к новым землям, вручая их покровительству старых богов. В VIII в. до н. э. началась колонизация Италии и Сицилии, в VII — Ихнуссы (так тогда называли Сардинию). В середине VII в. до н. э. греки из Ионии (Хиос, Фокея, Клазомены), Дориды (Родос, Книд, Галикарнасе, Фаселида) и Эолии (Митилена) сообща основывают в дельте Нила колонию Навкратис, а спартанцы — город Каноп.
Наибольшее число колонистов было родом из Фокеи и Милета. Во время Пунических войн именно фокейские греки из Южной Италии помогли римлянам создать флот, благодаря чему и был в конечном счете решен вопрос, какому городу носить имя Вечного — Карфагену или Риму. Греческие колонии к этому времени густо усеяли побережье всего Средиземного моря от Фригии до Иберии и чуть ли не всех его островов. Это дало Платону основание сказать о своих соотечественниках, что они окружили Средиземноморье, словно лягушки болото; а три века спустя Цицерон сравнивал весь варварский мир с претекстой (тога с широкой пурпурной полосой по краям), к которой вместо пурпура притканы греческие поселения; Афины называли "сторожевой башней всего света, с высоты которой весть о любых деяниях быстро домчится до самых отдаленных народов земли" (27в, VIII; эта фраза дает представление о размерах греческой ойкумены). Вот тогда-то Средиземное море и стало "нашим" в полном смысле слова.
Совсем иное было во времена Гомера. Греки уже знали Сицилию, расположенную на краю ойкумены. Знали Италию от Мессинского пролива до Паданских Альп. Знали устье Роны и бассейны рек По и Дуная (здесь прошли аргонавты). Знали, но еще не освоили. Это были по-прежнему края чудищ и волшебниц, где свободно чувствовали себя только боги и их отпрыски, а для смертных всегда были гостеприимно распахнуты врата Аида. Лишь таким героям, как Геракл, Одиссей, Ясон, дозволено безнаказанно побывать здесь и вернуться невредимыми. Аргонавт Орфей спускается в Аид, чтобы вывести оттуда Эвридику. Геракл, исполняя очередную прихоть царя Эврисфея, доставляет к нему адского пса Кербера. Одиссей посещает Аид, чтобы выслушать пророчества фиванского слепца Тиресия. Дионис уводит из царства теней свою мать Тиону. А в середине VIII в. до н. э. в подземное царство уже пускали по пропуску: без волшебной золотой ветви, которую с помощью Венеры-мамы сумел раздобыть Эней, он бы оттуда не вышел. Эней не только вышел, но и поселился вблизи Аида. Он уже не бежит от мифических лестригонов или киклопов, а побивает вполне земных и реальных (хотя еще и страшных) рутулов и латинов и отвоевывает у них землю, чтобы стать родоначальником римлян.
Позже посещение царства мертвых и возвращение оттуда стали считать непременным деянием, отличительным знаком смертных людей, которым суждено обрести бессмертие, быть причисленным к лику богов. Таковы грек Пифагор, скифы Анахарсис и Салмоксис, египтянин Рамсес Великий, иудей Иисус. Данте добавил к ним римлянина Вергилия — "благочестивого язычника", якобы возвестившего в своей IV эклоге пришествие Христа.
Следует оговориться, что утверждение о том, будто греки знали все местности, фигурирующие в эпосе, требует серьезной проверки и подтверждения, так как поэмы могут в той или иной степени отражать уровень знаний эпохи своих составителей и правщиков — Аполлония (III в. до н. э.), Аристотеля (IV в. до н. э.), Зенодота (III в. до н. э.) и других. Но нельзя сбрасывать со счетов и того, что, хотя эпос об аргонавтах дошел до нас в сильно эллинизированном виде, его основа восходит к более ранним поколениям поэтов. С еще большей уверенностью можно сказать это о Гомеровых поэмах, которые не могли быть искажены до неузнаваемости уже в силу того, что их тексты считались собственностью государства.