Курс практической психопатии

— Да, ручки только вытяни немного ещё, а то веревка криво ляжет, больно суставам!

— Ты такой опытный! — восхищенно выдохнула она, подставляясь.

Бля, только вот я не подумал, что она орать будет, соседи буровать припрутся… а вот, полотенце забытое с утра на спинке стула, если что — придушу.

— А я ведь даже этого не умею…

— Ничего, детка, все бывает первый раз, открой пошире ротик! И обнимай губами, только нежно! Самое главное, зубы спрячь…

— Не надо этого, Ветер! — она попыталась отодвинуться, протестующе встряхивая головой. Ну уж нет, вот это-то точно надо!

— Что уже не надо? — я разочарованно опустил занесенную скрученную вдвое веревку. — Так быстро? Так ведь ты ж мазохист!

— Нет, не так сильно… — прошептала она, с ужасом глядя, как я беру полотенце.

— А это зачем?

— Чтоб ты так сильно не кричала, милая, а то всех соседей соберем на бесплатное порно!

…Я бил ее тяжко и свирепо. Веревки впивались в нежное тело, она кричала и плакала, умоляя оставить ее. Мне не было хорошо от этого, вовсе нет! Но надо же проучить мерзавку, а то кто же, как не я еще объяснит дурочке, что никакая она не извращенка. Только на сверкающем заманчиво мониторе пиратское порно смотрится очаровательно, а на своей шкуре это ад… Вот же, плачет, умоляет, ужас плескается в наивных детских глазках. Просто, как палач делает свое дело, я бил ее снова. Давал отойти немного, и еще удар. Скажите, палачу больно или сладко от его работы? Наверное, не каждому. Я не испытываю с теми, кто не хочет на самом деле того, о чем говорит, ничегошеньки. Я просто поучаю их. Скучно и просто. Чтобы не думали о себе то, чего нет. Я ненавижу это — когда думают, что есть в них то, чего нет! Я выбиваю из них эту пустую самонадеянность, лопаю эти их мыльные пузыри самомнения никчемного. Этой вот достаточно всего лишь веревки по груди и животу — и все, она уже готова отказаться от всего на свете, и трахаться тока максимум в собачьей позиции — верх разврата! Хы. Вот так-то. Когда она почти потеряла сознание, я развязал ее, дал водки хлебнуть и запить водой.

— Ну что, как тебе? — сел перед ней на корточки. Она не могла даже одеться сама, вся морщилась и ломалась, натягивая трусики. Чтож, будет знать. Что-то наподобие жалости прокралось в душу, когда она заплакала тихо на мой вопрос.

— Девочка, глупенькая… — обнял я ее. Она попыталась отстраниться, я вцепился сильнее.

— Ну, все же, ты же сама хотела… — поцеловал ее в пахучую макушку. — Я ж тебя даже не трахнул! Как было-то? Ты этого хотела?

Она прошептала что-то неразборчиво и очень тихо уткнувшись мокрым распухшим личиком мне в грудь.

— Что? — переспросил я, гладя ее по спине и волосам.

— Круто… — повторила она стыдливо.

— ЧТО? — ну ни хрена себе, то ли я слышу?

— Так ведь ты же умоляла отпустить, у тебя же все тело в полосах, дурочка! — отстранился я от нее.

— Все равно… — всхлипнула она, подняв глаза на меня. — Я же правда сама хотела, — и снова уткнулась мне в грудь. Вот тебе и раз. Угодил человечку, значит! Можно и уважать — сама хотела, и до конца пошла, и ничего, «круто» говорит! Молодец, сильная! Стоит трахнуть! Я вдруг почувствовал такое вожделение — тельце нежное исполосовано, ее всю ломает, ей дико больно от любого прикосновения — вот сейчас и будет самый что ни на есть садизм! Когда вся кожа распухла… Я медленно наклонился над ней, и… нежно, чуть касаясь кончиком языка, коснулся самой крупной ссадины. Она вся изогнулась и закусила губу едва не до крови. Ещё раз — чуть сильнее!

Вот она закричала, слышать надо!! Уж это-то к сексу не имело никакого отношения — одно сплошное бездушное, скотское издевательство! После я намазал ее, полуживую, напоследок мазью, и кое-как натянув на нее рубашку, уложил на постель, укрыл, дал допить водку, и тихо вышел. Она все равно заснула несчастным, покоробленным сном. Спи, мой истерзанный ангел. Будешь знать, что такое истинный бессердечный и лишенный малейшей любви садизм… и пусть тебе больше никогда этого не захочется. Спи!