Один хуй, дико поругались, не знаю, от чего. А, да. Оттого, что я стал жрать слишком много химии. Ну не могу я терпеть, боли у меня, а он не понимает! Я наорал, что куда ему, домашнему, тёпленькому мальчику, он же не представляет что это такое — реальная болезнь, и БОЛЬ, и ломота, и скручивание каждого нерва. Да я лучше сдохну от транков, чем от этой сраной долбанной невротической боли! Голова, каждый сосудик в ней, ноги, ногти… волосы даже!! Он орал в ответ, обидевшись, что считаю его непонимающим, что пусть сдохну, раз такая сука, что потерпеть не хочу, и всякую прочую чушь, что мол, я его заботы не принимаю. Тупая, бесчувственная мразь.
— Тебе бы перерезать каждый сосуд в теле, вывихнуть каждый сустав, и в печень муравьев, да тошноту и муторность, да страх и холодный пот по ночам, когда даже в стену маме постучать не можешь, — сухо сказал я. — И вот это между прочим, тоже сладости не добавляет! — помахал раскровившимися пальцами.
Я ушел, и больше с ним не разговаривал, и из дому снова не выходил. Мама вернулась, и даже ничего не заметила кроме синяков под глазами, да что я похудел — но утешительно решила, что это я плохо ел без нее. А я был тих и мил, обходителен, прикинулся, что взялся за учебу, она была так рада! Пыталось быть за это стыдно, но лишь досадливо отмахнулся — да важно ли это, когда у меня такое…
Душа болела — где мой Арто пропадает?
Любовь твоя как кошмар, как наказание! Любить тебя — лучше убиться, зарезаться, чтоб не мучаться этой адовой болью, сносить сплошное унижение! Ты раздражаешь, ты бесишь меня! Я мечтаю, я жажду уйти от тебя прочь и никогда больше не возвращаться! О, сладкие мечты —
Но если ты и правда решил исчезнуть, расстаться — приди и скажи мне об этом, почему ты так подло поступаешь, молча исчезнув, без единого слова! Это слишком низко с твоей стороны! Да, конечно, я сам всегда так и поступал со всеми, когда человек становился мне безразличен, я просто одномоментно прекращал с ним всяческие отношения, исчезал без единого слова. Но ведь я не любил их, и мог себе это позволить! А ты, ты не имеешь ни малейшего права поступать так же со мной! Я тебе не дешевая девка, ты обязан сказать мне, что между нами происходит, и происходит ли вообще, чтоб я знал, раз и навсегда… молчишь? Молчи-молчи, я найду и убью тебя, сволочь, грязь! Я придушу тебя, чтоб ты знал, знал в вечности — со мной так поступать нельзя, я не все остальные, ты не имеешь такого права, равнять меня со всеми остальными! Да будь ты проклят, и чтоб ты сдох! Только скажи мне об этом! Не уподобляйся подлому мне, не молчи же!.. Арто…
Я все сидел и сидел дома, мама пропадала в мастерской, изо всех сил зарабатывая денег мне на лечение. В последнюю поездку в «санаторий» она на свои перекошенные нервы почти все накопленя угрохала, теперь ей передо мной неудобно — но она же тоже с ума сходит, ей самой чтобы в себе оставаться дохренища надо. А я, даже не имея инвалидности, не могу работать, мне реально худо. В больницу меня сейчас не возьмут, не настолько плох, но и лечиться толком нечем. И заработать нечем. И мама говорит — сиди, что ты! Куда тебе, лечись, хотя бы просто спи вдоволь, папе это всегда помогало. Да, понимает мама, от кого родила, сама же, вот и не жалуется.
…спать не могу уже больше, и встать не могу, и желания нет куда-то пойти, и вообще ничего не хочется, только горячего чая с водкой в бесконечных количествах, и чтоб он позвонил… или пришел сразу, без звонка, и тогда сердце мое разорвется от счастья и боли, и полечу я прочь от земли, рассказать богу, как люблю дрянь эту, чистого, пакостного ангела моего, Арто…