— Ладно… Тогда я сам. Если не возражаешь. Все одно они под Тузом ходят, а будут подо мной. Ты как, не против?
— Пока идет операция, очень даже не против, а там — посмотрим.
— Посмотрим, — пробурчал Гоша, меня передразнивая. — Вот что ты такой правильный, Курсант? Шире надо мыслить. Сейчас Меченный у власти. Перестройка, гласность. А знаешь, что в моей среде поговаривают? Что все это пшик. Скоро при капитализме жить будем… И тогда кто фабрикой заведовал, тот и урвет ее.
Он отпил щедрую порцию рома, как будто уже провожал «старый» режим.
— Это кто же у тебя такой продвинутый? — удивился я, а про себя подумал, уж не «коллега» попаданец ли.
— Просто мы, в отличие от вас, в догмы партийные не верим и не верили. А сейчас — глянь, что происходит? Все забугорное ценится. Скоро в рот им заглядывать будем. А в республиках этносы заволновались, что-то им свободы резко захотелось, и дефицит растет. В прессе такого не скажут, но ведь у меня в разных областях и республиках кенты имеются.
Я не стал делать вид, что удивлён, хотя любой другой на моём месте сейчас бы или смеялся, или сидел, как мешком огретый.
— Ты прав, официально пока у нас все хорошо. Упор делаем на перестройку и роль партии.
— Да херня эта ваша перестройка, — махнул рукой Гоша. — Русскому человеку либо железный кулак, либо бардак. А в Бога мы не веруем, почти семьдесят годков отучали.
— Да кто же спорит… Только я верю, что при любом раскладе страна наша выкарабкается и на ноги встанет.
— Не знал я, что ты такой патриот, — вскинул на меня стриженную бровь Гоша.
— Я оптимист…
— Ну я и говорю, в СССР это то же самое.
Мы еще немного посидели. Обсудили план дальнейших действий. Гоша сообщил, что приехал не один. Часть его людей уже обосновалась в гостинице. Я сначала хотел ему за них высказать, а потом вдруг подумал, что помощь его подручных может нам понадобиться. Хорошо все-таки, что у меня друг бандит…
г. Литейск, Центральный рынок.
Двое молодчиков с глазами хмурых горилл и грубо вырубленными подбородками, натянув поглужбе драповые кепочки и приподняв воротники кожанок, прохаживались между рядами в огромном торговом зале с пятиметровым потолком. Всюду бойко шла торговля. На рынке, в отличие от магазина, из продуктов купить можно было практически все. От семечек до икры, от капусты до кефира. Но, если в госмагазинах цены держались на одном уровне, то тут они могли ползти. И преимущественно — вверх. Частное предпринимательство в СССР запрещено, а кооператоры еще не народились. Я помнил (по образованию из прошлой жизни — все-таки историк) что официально власть разрешит кооперативное движение в следующем, 1987-м, в порядке эксперимента, и лишь в 1988-м будет принят закон о кооперативах. А сейчас единственной законной деятельностью, приносящей доход в собственный карман, являлась торговля на рынке продукцией выращенной в своем подсобном хозяйстве.
Двое горилл уж очень напоминали рэкетиров девяностых. И беспечные торговцы не особо обращали на них внимание. Эпоха не та.
Слово «рэкет» еще не в ходу, хотя некоторые группировки в Союзе уже вовсю занимались этим неблаговидным делом, не особо заморачиваясь с тем, как его назвать. Хотя, что касается терминологии, некоторые граждане все же знали такое заморское слово. Причем оно было прописано даже в авторитетном однотомнике — «Советском энциклопедическом словаре» 1981 года издания.
На странице № 1149, между историком Петром Ивановичем Рычковым и английским физиком бароном Рэлеем, на букву «Р» втиснулось чуждое для советского гражданина буржуйское слово. Вот так описывается его значение в вышеназванном словаре: «РЭКЕТ (в США) — крупный шантаж, вымогательство, осуществляемое путем угроз и насилия гангстерами (рэкетирами)».
Скоро это слово будет одним из самых часто употребляемых. А пока в Багдаде все спокойно. Но не совсем… Вот и на рынке уже начался непонятный движ. Две наглые морды (с виду типичные рэкетиры в нетипичное время) подходили к рыночно-зажиточным торговцам мясом, фруктами и прочими конфетами и что-то им наговаривали. Зло ухмылялись и холодили взглядом. Все по классике, не хватало еще подкрепления слов физическим воздействием на особо строптивых. Но никто не противился и даже не пытался возмущаться.
После такого краткого инструктажа лица торговцев серели, потом бледнели. Они хлопали испуганными глазенками классического маленького человека и мотали головой, словно их несогласие что-то могло решить. А молодчики шли дальше, словно по выбранной схеме, будто кто-то в их скудоумных головах нарисовал невидимую карту — на которой фишками отмечено, где можно на дань поставить ушлых торговцев, что зарабатывают хорошие деньги, которые им явно лишние будут.
— Ну чего, Андрюх? — шепнул Федя, не сводя из толпы косого взгляда с этих двух рэкетиров. — Берем?
— Мы здесь не за этим… — замотал я головой и залихватски сплюнул шелуху от семечки на бетонный пол (никто не должен был знать, что мы бравые милиционеры). — Это люди Гоши Индия. Свои, короче…
— Не понял? А чего мы здесь тогда тремся?